Музей истории русского платка и шали (Павловский Посад).
Возникший из частной коллекции, «Музей истории русского платка и шали» в Павловском Посаде стал одним из главных выставочных пространств, посвященных русскому текстильному искусству. О том, как музей начинается с платка, рассказывают руководители проекта Владимир Шишенин и Ольга Булкина.
Для быстрого перемещения по тексту используйте ссылки в Содержании
Музей из частной коллекции
— «Музей истории русского платка и шали» был основан в 2002-м году. Прежде чем открыть музей, вы несколько лет занимались коллекционированием. Как формировалась ваша коллекция шалей и платков?
— Владимир Шишенин: Однажды я приобрел интересный платок. Это была нижегородская косынка золотного шитья, которая удивила меня своей редкостью и оригинальным шитьем ручной работы. Мне понравился этот предмет, и я его купил, не задумываясь о том, нужен ли он мне, и зачем я его приобретаю. Но потом, когда я посмотрел на него внимательно, пришла интересная мысль.
Дело в том, что я из Павловского Посада, где делают знаменитые павлопосадские платки. Но ведь кроме павлопосадских есть и другие традиционные платки — нижегородские, например, и другие. И тогда пришла мысль о том, что можно сделать музей, который будет посвящён не только павлопосадскому платку, а вообще всем платкам, которые были и есть в России.
После этой мысли началась работа по сбору и приобретению экспонатов. К счастью, всё это стоило очень недорого и было доступно. И я потихонечку начал приобретать экспонаты.
— Где и как вы их приобретали?
— В.Ш.: Я не стал бегать, как это бывает, по деревням и весям в поисках. Экспедиции — это очень сложно. Вместо этого я просто сказал всем своим знакомым, которые занимаются антиквариатом и стариной, что приобретаю платки — только привозите.
И они начали привозить. Из Вологды, из Тулы, из Нижнего Новгорода — из каких только мест не привозили! Я приобретал, и собралась определённая коллекция. При этом я не понимал тогда ни ценности, ни качества многих предметов — просто приобретал и всё. Но когда собралось определённое количество, то оно стало переходить в качество. Я стал приобретать уже не все платки, которые мне привозили, а только те, которые интересны. Так что параллельно с собиранием приходили знания. И так я занимался собиранием платков не один год — просто собирал и собирал.
— Как вы перешли от коллекционирования к созданию музея?
— В.Ш.: В то время завотделом культуры Павловского Посада был Николай Михайлович Краснов, человек общительный и доступный, который с радостью шёл на контакт. Я рассказал ему о своих замыслах, и он согласился, что из моей коллекции можно сделать музей.
Это было в начале нулевых. Время было непростое — многие тогда всё побросали, никому ничего не нужно было, и дворец культуры «Павлово-Покровский» стоял полупустой. Ни кружков в нём не осталось, ничего — всё рухнуло. Тогда мне дали ключ от помещения во дворце. Ни денег, ни договоров, ничего — просто всё на честном слове держалось. К счастью, директора клуба я тоже знал, и он поддержал идею о том, чтобы сделать экспозицию в свободных помещениях клуба.
Началась работа. Через год мы смонтировали экспозицию. Она была выполнена на любительском уровне — не было нужного профессионализма и понимания того, как должно быть в музеях. Тем не менее, экспозицию собрали, всё систематизировали, что-то получилось. Пригласили специалистов из ГИМа, из других музеев. Им понравилось. Они сказали, что это достойная экспозиция, что появился настоящий новый музей. Так состоялось открытие. Злата Александровна Ольшевская, наша художница, принимала в нём участие, ей дали право разрезать красную ленточку.
— И музей начать работать на регулярной основе?
— В.Ш.: Не один год мы работали просто так: ни денег не брали, ничего. К нам стали ходить посетители, к нам стали приводить школьников, группы какие-то стали появляться — проявился интерес к музею. И всё это было бесплатно — документально ничего не было оформлено, всё на добровольческой личной инициативе.
Но интерес у посетителей возрастал, поэтому мы с Николаем Михайловичем Красновым решили, что музей надо оформлять уже официально, зарегистрироваться и прочее. Порядка полугода ушло на регистрацию. Большую часть своей личной коллекции я передал в фонды музея. И музей состоялся уже официально. Мы получили статус и название «Музей истории русского платка и шали». Мы стали муниципальным учреждением культуры, и нам дали две ставки для сотрудников. Мы начали продавать билеты, посетителей стало больше — музей получил популярность и оказался востребованным.
— Если вернуться в самое начало: вы всё-таки сразу думали о том, что собираете коллекцию для будущего музея, или это понимание пришло в процессе коллекционирования?
— В.Ш.: Вы знаете, почему-то я сразу думал о музее. Лично мне платки как таковые не были нужны. Кроме того, я давно знал Николая Михайловича Краснова — мы часто встречались с ним, когда он ещё работал директором нашего краеведческого музея, я даже проводил там выставки. И я понимал, что Николай Михайлович может меня поддержать.
Так что я был нацелен именно на музей, а не на собирание своей коллекции, которую я буду подспудно держать где-нибудь в сундуках, коробках, и иногда показывать. Я сразу рассчитывал на музей.
От интуиции к проектированию
— В какой момент вы занялись концептуальной работой по проектированию музея?
— В.Ш.: Работа по проектированию пришла позже, не на этапе создания.
Создание музея — это тоже проект, но проект самодеятельный. Собрал коллекцию, сделал экспозицию — по наитию, что называется. Витрины мы делали «на коленке», и всё оформление тоже. Кто-то нам витрины отдал, кто-то ещё что-то — собрали, откуда только можно. И на свои деньги, конечно, я очень многое сделал. Но поначалу всё это было рассчитано на наше чутьё. И, надо сказать, всё это сработало прекрасно, всё сложилось.
Проектирование пришло потом, когда мы немножко поработали и поняли, что нужно развиваться дальше. Стали мыслить по-другому, и несколько раз выходили на гранты. Как раз тогда мы поняли, что музей востребован.
— Кто входил в команду сотрудников, которые создавали музей?
— В.Ш.: Одна из первых сотрудниц — Лидия Леонидовна Сольская, она была директором краеведческого музея после Краснова, поэтому имела опыт музейной работы. С её приходом началось движение по оформлению, по созданию экспозиции. Кроме того, музейными фондами занималась Ирина Викторовна Курникова. Это и были первые два сотрудника, которые пришли в музей.
На следующем этапе, когда нам расширили штатное расписание, я получил должность директора, пришёл заместитель по хозяйственной части, появились ставки смотрителей.
Конечно, от сотрудников очень многое зависит. Инициатива сотрудников даёт хороший результат. Например, мы реализовали «Аудиогид» благодаря одной сотруднице, которая просто великолепно всё это организовала, сделала и настроила. И до сих пор «Аудиогид» на базе izi.Travel работает, хотя сотрудница уже уволилась, к сожалению.
— Сколько сотрудников в музее сейчас?
— В.Ш.: Сейчас у нас восемь человек по штатному расписанию. Не много, к сожалению. Штат небольшой, но порой не количеством надо брать, а качеством.
Кроме того, у нас есть волонтёры. Скажем, Ольга Владимировна Булкина, моя супруга — это волонтёр нашего музея. И она тоже участвует в проектах, в выставках, в работе. Это мой главный зам — не только как жена, но и как друг, коллега, помощник.
— Расскажите, какие стороны работы, помимо экспозиционной, осуществляются в вашем музее?
— В.Ш.: Наш музей развился и живёт — и музей, знаете, должен жить. Не так, что сделал экспозицию — и всё, закончилось на этом. Нет, музей должен жить дальше: должны быть внешние проекты и внутренние проекты, выставки, межмузейное общение, участие в конференциях.
За годы работы мы сделали несколько проектов и даже организовали фестиваль — «День набойки».
Со временем музей оброс друзьями, коллегами и знакомыми, которым тоже интересна наша работа. Мы и с ГИМом работаем, и с другими музеями. Кроме того, мы проводили много выездных выставок, пока не был принят закон, который усложняет проведение таких выставок. До этого мы не одну выездную выставку сделали: и в Крыму были, и в Белгороде, и в Подмосковье неоднократно. Это тоже одна из сторон музейной работы.
А ещё нас приглашали на мероприятие в Эстонию — у них там свой праздник, связанный с набойкой. Мы были участниками этого праздника, и тоже почерпнули там много интересного. А потом гости из Эстонии тоже приезжали к нам. Так что есть коммуникация с другими музеями и организациями. Музей живёт, одним словом.
Музей изнутри
— Как устроена экспозиция музея?
— В.Ш.: Начнём с того, что платки бывают разные, и это такое разнообразие, что до создания музея я даже не предполагал, что платок — это такая многосторонняя вещь. Поэтому экспозиционное пространство у нас разделено на несколько категорий. Первую можно назвать «Русский платок ручной работы из разных губерний»: тут и нижегородские, и северные платки, и московские, платки золотного шитья, парчовые платки, вологодские и архангельские, и так далее.
Дальше идёт раздел экспозиции, посвященный шалям. Их тоже было большое разнообразие. Многие производители шалей, которые работали в девятнадцатом и в начале двадцатого века, исчезли. О них мало кто знает, но они были. И у нас представлены очень редкие шали, произведенные такими мануфактурами, которые не представлены практически ни в одном музее.
Далее в экспозиции следуют разделы, посвященные платкам жаккардового ткачества и хлопчатобумажным платкам. И ещё есть такая тема, как панно: это такие большие набойные объекты два на три метра, например.
Поэтому наша экспозиция включает в себя большое разнообразие объектов. И тех площадей, на которых мы находимся, нам уже мало. Нам тесно. Мы хотим показать больше, но не можем — из-за того, что нет свободных помещений.
— Я слышал, что в коллекции вашего музея — примерно четыре тысячи единиц хранения. Эта цифра соответствует действительности?
— В.Ш.: Примерно так, сейчас даже больше. Коллекция постоянно пополняется, расширяется, мы приобретаем предметы. Нам их дарят, и закупки мы тоже делаем, так что этот процесс идет. Фонды пополняются. Бывает, что даже уникальными вещами.
Кроме того, есть часть коллекции, которая пока еще принадлежит мне — которую я еще не передал музею. Потому что не хочется совсем расставаться с теми предметами, которые когда-то собрал, которые мне дороги. Поэтому они как бы мои, но находятся в музее во временном хранении. Они экспонируются, работают, но пока принадлежат мне. Со временем мы всё это передадим, но это время должно пройти . Я должен до конца созреть, что называется.
— Получается, то вы собрали несколько тысяч платков. Бывает ли, что вас удивляет какой-то новый платок или шаль? Или вы видели их так много, что говорить об удивлении уже не приходится?
— В.Ш.: Я бы сказал, что из старых платков, которые были в девятнадцатом веке, в начале двадцатого, я удивляюсь только тогда, когда удаётся приобрести интересный старинный платок. Но сейчас это всё сложнее, всё реже и меньше.
— А интересный платок — это какой?
— В.Ш.: Это, например, платок какой-нибудь редкой мануфактуры, с клеймом, датированный, в хорошей сохранности. Скажем, третьей четверти девятнадцатого века. Или шаль какая-нибудь старинная.
Оговорюсь, что и современные платки бывают довольно-таки интересными. Появились авторские платки. Сейчас есть много художников, которые работают с платками и пишут платки. Это целое направление — дизайнеры и художники по платкам. Есть, скажем, французский Hermes. Но наши художники теперь работают не хуже, чем Hermes, и делают замечательные платки.
С этими художниками и дизайнерами мы контактируем, они порой удивляют нас своими новыми работами. И у них мы тоже приобретаем платки. Поэтому есть интересные приобретения. Но так, чтобы случалось какое-то большое удивление…
Есть, скажем, платки, о которых я знаю, но которых нет у меня. Но, к сожалению, как их приобрести, я не знаю. Мне их никто не предлагает, и на антикварном рынке их нет. Как найти — непонятно. Это, например, колокольцевские платки старинные, шали. Но их вообще-то было мало, единицы. Они уже все осели в центральных музеях — в ГИМе, в Русском музее. Там они есть. Но в областных нет, и нам сложно конкурировать. Хотя, надо сказать, наша коллекция по теме платка вполне конкурирует с ГИМом, с Русским музеем, с музеем в Сергиевом Посаде. Коллекция достойная, и некоторые музейщики иногда смотрят на нашу коллекцию и в хорошем смысле завидуют нам: — «Какая у вас коллекция!» — «Ну, вот работали… Не один год ведь».
Внешние проекты
—Давайте поговорим о внешних проектах вашего музея. Начнём с проекта «Приручение набойки», который вы осуществили в 2011-2012-м году.
— Ольга Булкина: Это был наш первый опыт проектирования, реализованный при поддержке фонда Потанина. В проекте участвовал Андрей Лисицкий, который посоветовал нам специалиста — Анастасию Талызину, выпускницу Шанинки. Она была заточена на проектирование и хорошо знала те современные методы работы, которыми мы не владели: продвижение в соцсетях и так далее. Через этот проект мы многому научились и почерпнули для будущей деятельности музея.
По завершении проекта кураторы от фонда Потанина обычно делают выводы о том, насколько проект удался. И по итогам в одном журнале была сделана публикация, где журналист сделал обзор разных проектов, удачных и неудачных, за тот период. И наш проект был представлен там как неудачный. В том плане, что в нём было много недоработок по окончании: не было полиграфических изданий и тому подобное. К нам было много претензий в этом плане. Но это не расслабило нас, а позволило собраться с мыслями и как-то в этом плане исправиться.
Скажем, по результатам проекта был создан мастер-класс по набойке, который активно в нашем музее проводится и пользуется большой популярностью среди взрослых и детей. Он стартовал не сразу: прошло несколько лет, пока мы организовали этот мастер-класс и стали целенаправленно его проводить.
— В.Ш.: До «Приручения набойки» мы уже подавали на грант фонда Потанина, но не проходили — проект надо было уметь подготовить. Продумать концепцию и то, как его проводить, и у нас были с этим сложности. Но когда Андрей Лисицкий подключился как куратор нашей деятельности, он предложил Настю Талызину, которая нам помогла.
То, что отзыв журналиста, о котором сказала Ольга, был не очень хорошим — это, знаете, порой бывает: кому-то понравилось, кому-то не понравилось. Но проект был проведен, он был нормальным, по рейтингу мы были среди всех проектов того года где-то в середине. А самое важное, что, когда проект завершается, он не должен закончиться. Он должен жить дальше — и он у нас жил и живёт. Был организован мастер-класс: во время проекта мы прокатали набойку и знали, что это такое, практически. И потом всё это перешло в мастер-класс.
Этот мастер-класс работает. Сегодня набойкой занимаются очень многие. Уже в других городах набойкой занимаются, и мастер-классы проводят в музеях разных городов. То есть это дело пошло в жизнь.
— Когда вы начинали, никто ещё этим не занимался?
— В.Ш.: Никто. Были только отдельные художники, мастера, которые занимались набойкой, но они занимались как бы возрождением костюма в целом. Они делали набойную ткань и шили из неё реконструкции народных костюмов. Такое было. Например, во Владимирской губернии этим занималась Галина Александровна Фёдорова. Она одна из первых, кто вообще занялся набойкой, еще в 90-х годах. Она тоже занялась сначала костюмом, и ей нужны были ткани, поэтому ей пришлось заняться набойкой.
Она, кстати, нас консультировала, показывала, мы много с ней общались в рамках проекта. И, в общем-то, дело пошло, и оно сейчас живёт и работает. Так что последствия и продолжения этого проекта есть.
— Ещё один ваш проект назывался «Посад непрерывного цветения». Она начался в 2017-м году. Расскажите о нём.
— О.Б.: Это проект мы реализовали при поддержке Фонда президентских грантов. Андрей Лисицкий тоже был в составе нашей команды и помогал нам.
В своё время у Владимира Фёдоровича была идея создания музейного кластера в Павловском Посаде — идея объединения тех музеев, которые существовали, и каких-то новых проектов. И в рамках этого была мысль о том, чтобы сделать клумбы, цветочные арт-объекты, которые будут представлять рисунок павлопосадского платка из живых цветов. Предполагалось, что каждый участник сможет посадить на своём участке фигурной грядки те цветы, которые ему нравятся. Такая была идея.
Эту идею мы подали как проект в фонд Потанина. Она вошла в шорт-лист и не победила. Но идея осталась, и нам было понятно, что в ней что-то есть — нужно только её доработать. Как говорит Андрей Лисицкий, «сделать обёртку идеи». И каким-то образом её по-другому подать.
Всё это реализовалось в президентском гранте. Но мы, я бы сказала, были в этом плане очень авантюрны. Потому что идея проекта, по сути, ландшафтная, но никто из нашей команды ландшафтником не был. И многое из того, что мы изначально закладывали в проект и в смету, к реальности, как оказалось, не имело отношения.
Когда мы стали консультироваться с ландшафтниками, стало ясно, что идея о том, что каждый участник что-то своё сажает, а в результате получается необыкновенная красота, не имеет под собой никакой почвы.
— В.Ш.: Скажем так: идея хорошая, но реализовать её очень сложно. Для начала, нужно собрать настоящую команду садоводов-любителей, которые хотели бы в этом участвовать. Они были у нас, но целой команды не сложилось.
Кроме того, была сложность с выделением участков администрацией. Но, тем не менее, мы сделали этот проект.
— О.Б.: Всё сложилось удачно. У местной публики была заинтересованность. Мы проводили школу ландшафтного дизайна — специалисты читали лекции. И местные жители проявили интерес. Сформировался определенный костяк людей, которые остались в проекте и помогали в его реализации. И через год, когда проект закончился, а цветник остался, и требовал того, чтобы его пропалывали и ухаживали, они так и остались нашими активными участниками.
А с администрацией до сих пор, к сожалению, нет этого взаимопонимания. Бывая на разных семинарах, где встречаются люди, которые занимаются аналогичными проектами, я сделала вывод, что все они встречаются с похожими проблемами. Скажем, ассоциация менеджеров культуры на следующий год после «Посада непрерывного цветения» делала проект «Цветочные истории Москвы». Очень похожий проект: активизация жителей Москвы в обустройстве своих дворовых территорий, высадка цветов и так далее. И я ходила на встречи, посвященные проекту, и поняла, что проблемы наших проектов очень похожи. Вечные сложности с администрацией — как говорят, в лучшем случае не мешают. Получается, такие инициативы — это удел энтузиастов. И, к сожалению, вовлечь в это движение большие массы, особенно молодёжи, на начальном этапе как-то не получается. Во всяком случае, я таких ярких примеров не знаю.
— В.Ш.: Надо сказать, что в этом проекте нам помогали волонтёры. Детская школа нам помогала в реализации проекта, казачье общество. Люди подключались. Но это были одноразовые акции помощи. Такого, чтобы участвовать от начала и до конца проекта — этого уже не получалось.
— О.Б.: Да, обычно люди говорили, что делом городской среды должна заниматься администрация: пропалывать, поливать и так далее: «Они-то за это деньги получают, а мы…»
— В.Ш.: В целом, реализация этого проекта сложилась удачно. Мы всё-таки посадили на привокзальной площади наши клумбы и приблизили эти цветочные арт-объекты по композиции к платкам. Это получилось. И людям в городе это понравилось — были восторженные отзывы про этот участок. Можно сказать, в городе появилась новая зона отдыха для людей.
В то же время, всё это нужно ежегодно сажать, обновлять. На энтузиазме долго не проживёшь, скажем прямо. Это только начало, импульс, но потом должно быть какое-то развитие. Оно продолжается сейчас, но темпы уже не те. Ухаживание за цветником требует средств, и средств немалых, а люди не будут всё время свои деньги отдавать для того, чтобы что-то купить и посадить где-то на привокзальной площади…
— О.Б.: Хотя мы и понимаем, что сейчас финансов на это у нас нет, и людей тоже не много, но, тем не менее, бросить всё это совсем не хочется. Честно говоря, так много сил было туда вложено… Целый сезон, забросив все свои дела, мы занимались только этим проектом. И бросить его я не могу. Хотя Владимир Федорович меня ругает за то, что я на наш цветник хожу регулярно…
— В.Ш.: Я не ругаю, я этому всегда удивляюсь (смеётся).
— О.Б.: И пропалываю этот цветник, и поддерживаю какую-то декоративность. Пытаюсь на администрацию как-то выйти. Может быть, всё-таки удастся.
— В.Ш.: Это оборотная сторона проекта. Он был сделан. Администрация посмотрела, но на вооружение, к сожалению, не взяла. У них есть свои клумбы, свои посадочные материалы, всё своё, к чему они привыкли. И меняться они не хотят, к сожалению.
Тем не менее, на павлопосадском платке есть роза. И мы, делая этот проект, хотели, чтобы эта роза вышла в городскую среду. Она вышла в нашем проекте и пока живёт. Но чтобы, скажем так, взять весь город в розу — этого не получается, к сожалению. Пока не получается.
«День набойки» в Павловском Посаде
— В 2019-м году вы провели фестиваль «День набойки». Что происходило на фестивале?
— В.Ш.: Идея этого дня витала в воздухе, но не было понятно, как именно его сделать. И когда мы поехали в Эстонию, где местные энтузиасты, музейщики и прочие, провели свой праздник, мы получили вдохновляющий пример.
— О.Б.: Надо сказать, что фестиваль в Эстонии провели старообрядцы, которые там проживают. Это был их собственный проект, посвященный кубовой набойке. Она такая сине-белая, и рисунок получается травлением. У них это ремесло тоже было утрачено, и они его возродили: набойные доски, саму технологию окрашивания тканей. Кстати, освоить эту технологию им помогали специалисты из Санкт-Петербурга.
И нас, как музей, пригласили поучаствовать в этом мероприятии. Нам было интересно, потому что у нас тоже такая идея была, но мы не очень понимали, с какого края к ней подойти. Что нужно делать, чтобы это было интересно для посетителей? Было не очень понятно.
Мы поехали туда, приблизительно поняли, что они там делают, у нас появились какие-то свои идеи. Скажем, мы знали, что те мастера, которые занимаются набойкой, не только окрашивают ткани, но из этих тканей они шьют какие-то вещи. Либо реплики народных костюмов, либо современные. Современное прочтение этой набойки: и верховой набойки, и вот этой кубовой. И там, в Эстонии, мы познакомились с мастерами Верой Голубевой и Катей Кондратьевой. Они согласились принять участие в нашем проекте. И вообще, все, кто участвовал в первом фестивале, это наши хорошие знакомые и друзья. И нам очень приятно, что они на совершенно безвозмездной основе поддержали нас.
А ещё Владимир Федорович очень хотел, чтобы было проведено дефиле. Чтобы мы могли продемонстрировать разные варианты использования набойки в костюме. Как проводится дефиле? Что для этого надо, кроме подиума? Как это всё организовывается? До конца было не очень понятно.
Наша знакомая, Татьяна Валькова, которая возглавляет творческую мастерскую «Русские начала», нам в этом помогла. У «Русских начал» уже был опыт проведения такого рода дефиле в Москве. И Татьяна сразу сказала нам, что для этого нужен сценарий, надо всё поминутно отследить: сколько вводный текст идёт, сколько само дефиле, и так далее. Стало понятно, что мы должны делать.
Кроме того, мастер набойки Вера Голубева согласилась приехать к нам и продемонстрировать технику набойки. Тогда это было очень редко, сейчас чаще бывает. Но вот продемонстрировать кубовую набойку где-то вне мастерской достаточно сложно. Потому что, во-первых, это грязно. В чанах разводится этот синий раствор индиго, ткань опускается туда… Всё это связано с краской, с водой, и всё это не очень просто провести в музее.
— Какие мероприятия входили в программу фестиваля?
— О.Б.: Во-первых, мы делали выставку. Один раздел был посвящен реконструкции народного костюма. В другом разделе мы показали восстановленные ткани агиттекстиля, которые Катя Кондратьева выполнила для Серпуховского музея.
Прошли два мастер-класса: от Веры Голубевой по кубовой набойке и от Галины Федоровой верховой. Плюс выставка в музее, посвященная тканям кубовой набойки. И кульминация мероприятия — дефиле.
Все остались довольны. Во-первых, это не очень традиционный для города формат проведения мероприятия. И некоторые вещи удивили нас самих — скажем, фольклорный ансамбль, приехавший к нам из Владимира, просто нас потряс. Слышать народную песню в сочетании с костюмом, с рассказом о том, как и что он обозначает, получилось очень интересно.
Кстати, об этом мероприятии мы дали информацию в текстильную академию имени Косыгина в Москве. Для студентов, для всех, кого это могло заинтересовать. И для нас была приятная неожиданность, что к нам на праздник приехал декан факультета, а также сотрудники кафедры дизайна и студенты. Человек пятнадцать из академии, наверное, было.
— В.Ш.: Праздник вызвал интерес, и участники остались довольны. И с текстильной академией мы с тех пор стали контактировать по разным выставочным и дизайнерским вопросам.
— Этот фестиваль был разовым, или вы собираетесь проводить его ежегодно?
— В.Ш.: Год пандемии помешал нам, но, думаю, мы будем возрождать фестиваль.
— О.Б.: В первую половину октября 2021-го мы планируем провести очередной «День набойки».
«Русский трактир» и планы на будущее
— В вашем музее есть особое пространство, которое называется «Русский трактир». Расскажите, что это?
— В.Ш.: Это пространство работает с 2015-го года, и это тоже своего рода музей. Он небольшой, занимает всего тридцать квадратных метров. Но он очень своеобразный.
Принцип такой: если в музей приходишь и смотришь на что-нибудь за стеклом и в витринах, то здесь тебе вживую дают предметы, некоторые из которых можно потрогать. Есть тактильность к старинным предметам, чего порой не хватает во многих музеях.
— Получается, это реконструкция трактира?
— В.Ш.: Да, трактира и торговой лавки.
— О.Б.: Но не совсем реконструкция. Владимир Федорович скромничает, но, поскольку он коллекционер по своей сути, то эта коллекция предметов, из которых собран «Русский траткир», им параллельно собиралась. Ему нравились эти предметы. Скажем, там есть жестяные коробки — упаковки «Эйнем», «Абрикосов». Посуда: рюмки, штофы и так далее. Ресторанная посуда девятнадцатого и начала двадцатого века.
И у Владимира Федоровича была идея создать из этих предметов экспозицию. И идея была в том, чтобы взять за основу «Москва и москвичи» Гиляровского, где тот рассказывает не строгие исторические факты, а некие истории. И про трактиры, и про обитателей, и про владельцев, и про хозяев. И идея эта у нас была, но было не очень понятно, как претворить её в жизнь, чтобы это было интересно посетителям.
Так, у нас не было друзей и сотрудников из театрального мира, но мы их нашли. Девушка, которая заканчивала режиссуру в Щукинском училище, написала нам сценарий, основанный на идее Владимира Федоровича. Актёр тоже нашёлся. У нас правда профессиональные актёры. Один из них работает в театре у Никитских ворот, а другой стал режиссером в Архангельском драматическом театре. А начинал, подрабатывая у нас актёром.
Всем, кто попадает на эту программу, очень нравится. Чаепитие у нас происходит из блюдец. Мы сделали реплики глубоких кузнецовских блюдец, и люди пьют у нас чай «с прихлёбом», «с оттягом». Мы это называем — «как ямщики».
Всё это людей расслабляет, веселит, получается шоу-программа. С элементами того, что люди выносят из неё некие знания. О том, как это было, как торговали, какая посуда была, традиции.
— Территориально «Русский трактир» примыкает к музею?
— О.Б.: Да, это не другое помещение, а отдельная комната на том же этаже. Она пустовала, но мы её под это дело приспособили. Она очень ограничена в размерах, там не больше двадцати человек помещается. Поэтому когда приезжает автобус, то всегда возникают проблемы: надо как-то делить группу, как-то распределять поток. Но это уже рабочие моменты.
—Вы сказали, что экспозиционное пространство самого музея недостаточно для всей коллекции. Планируете ли вы расширение?
— В.Ш.: О расширении экспозиции говорить сложно, потому что это зависит от администрации и от бюджета города.
— А в самом дворце культуры есть место, куда можно расшириться?
— В.Ш.: Нет, расшириться уже невозможно. И не хочется, на самом деле, делать это именно в рамках дворца культуры.
— О.Б.: Дело в том, что наш музей находится на втором этаже ДК. Есть, конечно, вывеска и всё остальное, но то, что у нас нет отдельного здания, во многом ограничивает деятельность музея по каким-то программам. Мы зачастую воспринимаемся людьми как «музей при ДК». Знаете, как раньше пришкольные музеи были? Поэтому хотелось бы, конечно, отдельного помещения, но в городе пока такого нет.
— Какие перспективные планы, помимо возможного расширения, есть у музея?
— В.Ш.: Планов громадьё — вопрос только в возможности реализации этих планов. Много чего хотелось бы.
Конечно, мы будем продолжать выставочную работу. Прямо сейчас у нас проходит интересная выставка — «Ботанический платок». И другие выставки мы проводили, приглашали дизайнеров и художников. И эта работа у нас будет идти.
Внутри музейная работа тоже идёт. Мы начинаем генерировать и реализовывать новые программы. Так что работа идёт. Но хотелось бы больше. Хотелось бы расширить масштабы.