Деревня в съедобном лесу. Мир маленького Феди

Руководитель проекта – Дмитрий Ойнас.

Интервьюер – Екатерина Мешалкина.

Мы продолжаем разговор с Дмитрием Ойнасом для портала БИБЛИОТЕКА НАСЛЕДИЯ по поводу его проекта «Деревня в съедобном лесу. Мир маленького Феди».

Собственно, как появилась идея этого проекта? С чего он начинался?

Он связан, прежде всего, с самой фигурой Фёдора Михайловича Достоевского. Он нам не чужой, он в Коломне много раз бывал. Более того, он сладкоежка и очень любил коломенскую пастилу. Мы делаем пастилу, которую он любил, устраиваем «чаепития с Достоевским» и так далее. Для нас, в общем, Фёдор Михайлович – фигура знаковая, очень важная.

Всё, что связано с его родительской усадьбой Даровое, для нас важно. Мы прежде всего думали о том, как Фёдора Михайловича сделать не питерским, а коломенским и московско-коломенским, так скажем, потому что реально он вообще-то из Москвы родом. Из Москвы и Дарового, так скажем, его детство здесь, в Москве и в Даровом, прошло, и в Питер-то он уже попал, я бы сказал, уже известным писателем, и для многих он питерский. А реально его становление как человека, как личности, как писателя, как философа, его мировоззрение складывалось здесь.

Расскажите в нескольких словах о сути самого проекта.

Прежде всего, Достоевский для нас – это символ, локальный символ. Несмотря на то, что это великий писатель, тем не менее, он наш земляк. И в этом смысле он одна из важных фигур, с которыми мы работаем давно и в разных вариантах. Наши друзья и партнёры занимаются самой усадьбой Даровое, и на волонтёрских основаниях, и довольно профессионально. Существует большое сообщество московских достоевсковедов, которые ездят и в Даровое, и в Зарайск, и в Коломну для того, чтобы выстраивать какие-то свои исследования или вести какие-то проекты, и общественные, и культурные, и творческие.

Мы рассматриваем фигуру  Достоевского как одну из знаковых, и, конечно, мы хотели бы, чтобы люди в других городах знали, что он имеет отношение к этой земле, чтобы связывали его с этими местами и приезжали сюда посмотреть и на города на наши: и на Зарайск, и на Коломну, и на эти места – глазами Фёдора Михайловича. Увидеть те образы, которые он здесь видел в детстве и юношестве. Мы и до этого реализовывали разные проекты, с именем Фёдора Михайловича связанные, и даже рядом с усадьбой купили землю. Это земля, которая когда-то принадлежала Достоевским, и мы на этой земле решили попробовать реализовать идеи, которые Фёдор Михайлович высказывал по поводу отношения к земле, к лесу, к русскому ландшафту, которые он как-то формулировал, определял для себя. Мы хотим эти же его мысли, его ощущения предложить пережить и другим людям.

Мы придумали проект, который назвали «Колхоз Достоевского». Колхоз в данном случае – это, прежде всего, история, связанная с Достоевским. Ни пастила, ни калач к этому отношения не имеют в прямом смысле, но только то, что и то и другое Фёдор Михайлович здесь пробовал, и, в общем, любил. Дело в том, что после того, как случилась революция, и эти земли (уже не у Достоевских, а у их как бы преемников) были изъяты, национализированы, на этих землях возник колхоз имени Достоевского. Более того, даже знамя сохранилось этого колхоза, в Зарайском музее хранится. И мы решили, что это вполне может быть такая преемственность, тем более что организация жизни на этой земле во многом сродни той, которую мы хотим видеть здесь: она во многом сродни коллективному ведению разных видов деятельности. В этом смысле колхоз очень подходит нам по формату.

Другое дело, что мы называем это не «колхоз имени Достоевского», а просто «колхоз Достоевского», потому что для нас Фёдор Михайлович – это такой же колхозник, как и мы, которые в этом месте планируют заниматься, работать и так далее. Сама идея этого колхоза многослойная, она подразумевает различные туристские аспекты и аспекты мемориализации пространства, связанного с Фёдором Михайловичем, его детством прежде всего, с агротематикой – мы собираемся там и сажать сад (собственно, его уже частично посадили) и сеять культуры, которые у Достоевских выращивали, и, собственно, перерабатывать это всё. Мы восстанавливаем структуры, которые когда-то там были. Например, там стоял трактир, постоялый двор, который Достоевский впоследствии описал в романе «Братья Карамазовы». Мы хотим вернуть его на прежнее место и по прямой функции его использовать – и, соответственно, вовлекать в это местных жителей, туристов и так далее.

На части этой земли выросла роща – на месте, в советские годы обрабатываемом, но, как ни парадоксально, во времена маленького Феди на этом месте тоже была роща. И мы, естественно, несмотря на то, что эти земли числятся как сельскохозяйственного назначения и нам положено было их обрабатывать, мы решили, что сохраним эту рощу и будем играть где-то на границе между агротематикой и мемориализацией пространства. Задуманный нами «съедобный лес» – это такой компромисс между агро- и мемориальной историей. Фёдор Михайлович очень много писал в воспоминаниях и в литературе, в своих произведениях, об этих образах лесов, в которых детство провёл. «И ничего в жизни я так не любил, как лес с грибами и дикими ягодами,  с его букашками и птичками, ёжиками и белками…» Он очень образно и очень, я бы сказал, детально даже описывает в каких-то случаях моменты своих воспоминаний, связанных с прогулками по лесу, с даровскими впечатлениями. Многие сюжеты из его детства даже легли фабулами в его произведения.

Например, рассказ «Мужик Марей» фактически выстроен на его детских впечатлениях, связанных с этим местом, повествует о произошедшем на этой земле эпизоде. Эта история очень сильная, эмоциональная. Она, вроде бы, простая – связана с его детским испугом: мальчик испугался, якобы услышав в лесу, как закричали, что волк бежит. И бросился, ища спасение, к ближайшему человеку, который был рядом. Это был их же крепостной крестьянин, мужик Марей, которые пахал в так называемом Лоске, в лощине. Он успокоил его добрыми словами, простыми такими, человеческими, которые мальчик запомнил на всю жизнь. И говорил, что впоследствии этот эпизод его спас на каторге. То есть это такой очень сильный эмоциональный момент.

И мы хотим эти эмоции попробовать передать. Это непросто. Для этого, конечно, каких-то простых музейных форм не получится создать, нужны сложные конструкции, нужно формирование, создание этой атмосферы, которую реально маленький Федя мог видеть и переживать. И вот этот съедобный лес, вот эти ягоды, грибы, которые там, соответственно, и живность разную привлекают, – они сейчас постепенно наполняют эту рощу. И мы хотим, чтобы так, как там гулял маленький Федя, играл, собирал ягоды, грибы, бегал за ёжиками и белками, теперь снова бегали маленькие дети, будущие, может быть, писатели. Поэтому мы придумали этот проект «Мир маленького Феди».

Быстро название родилось? Варианты были?

Название выросло из рассуждений. Если вчитываться в воспоминания Достоевского, в его произведения, то он как-то сам строиться начинает, его начинаешь видеть – и этот пиетет к природе, к земле у него прочитывается всюду. Он говорил, человек должен родиться и воспитываться на земле. И жить землёю. А дети вообще должны выпрыгивать из земли как адамчики, они рождаться оттуда, из неё, должны. То есть он впечатления своего детства положил в основу всего своего последующего творчества.

Собственно говоря, мы решили, что проект «Мир маленького Феди» в съедобном лесу должен быть семейным, потому что Достоевский жил здесь с родителями, и вот эта система отношений его и с местом, и с родителями формировала его как будущего великого писателя. У детей, которые сидят в гаджетах, их мир там, в основном, и находится. Они не с белками, не с ёжиками уже вроде бы. И родители-то, в общем, нужны просто для того, чтобы гаджеты купить. И насколько наша идея удастся, мы опасались сильно: мы запрещали гаджеты, но при этом и не хотели запретов. Мы не отбирали, конечно, их, но просили воздержаться от использования и выстраивали жизнь в нашей деревне так, чтобы ни у ребят, ни у родителей до гаджетов руки не доходили, чтобы некогда было – они всё время должны были быть вовлечены в какие-то процессы: во взаимоотношения друг с другом, в работы в этом съедобном лесу, в образовательные какие-то практики и так далее. На самом деле, все получилось, судя по откликам. Я бы сказал, что самое ценное – получилось для детей.

Дети не врут.

Да, мы видим, как они отреагировали. Взрослые всё-таки иногда боятся обидеть, давая оценку, а дети искренне рассказывали о том, как они внутренне для себя поменяли приоритеты в процессе жизни в этой деревне. Это очень ценно. Мы теперь очень переживаем, что у нас нет постоянной действующей инфраструктуры, но сейчас предпринимаем усилия для того, чтобы она там быстрее появилась. Потому что запросы к нам валятся уже…

Запись вперёд?

Да, на участие в этом лагере. Много довольно запросов, большие объёмы.

Культурно-историческое наследие Достоевского, понятно, огромное. А какие ресурсы привлекались ещё извне для создания проекта?

Это хороший вопрос. Ресурсы привлекались, конечно. Собственно, подобного опыта у нас уже достаточно, мы используем все возможные алгоритмы: был грант президентского фонда, были собственные средства, которые мы привлекли на это, и ресурсы наших партнёров, и коломенских и нет. Причём это ресурсы самые разные, вплоть до каких-то простых бытовых вещей, расходных материалов и прочего. Ресурсы, которые мы аккумулировали для реализации проекта Колхоз Достоевского, очень хорошо вписались в проектную модель по маленькому Феде. И оказалось, что мы, реализуя этот проект, заодно реализуем и второй: мы получили от регионального правительства субсидию на агропроект, и часть этой субсидии тоже пошла на реализацию основного дела, потому что в рамках проекта «Мир маленького Феди» часть этих работ оказалась востребованной. Так что у нас такой комплексный, синергетический бюджет оказался. И мы, я бы сказал, очень эффективно смогли его собрать. Эффекты самые разные, не только эмоциональные у наших жителей деревенских, но и в контексте работы с местом.

Плюс мы его не прогнозировали, так скажем, этот эффект. Местные жители, жители деревни Даровое, сначала просто приходили к нам, потому что им, с одной стороны, скучно, ничего не происходит у них особо. Они приходили, просто любопытствовали, что тут по соседству, что-то такое необычное, творится: какие-то странные домики, шатры, какая-то жизнь активная происходит. И сначала приходили любопытствовать, а потом стали помогать. И помогали нам с работами, включались в какие-то процессы, которые мы организовывали, и заодно с нами в разных досуговых вещах участвовали. За этот сезон у нас была задача – отработать приёмы создания этого съедобного леса вместе с участниками. Получилось так, что местные жители тоже оказались соучастниками этого процесса.

Идея была в том, чтобы в этой рощице аккумулировать в одном пространстве, собрать, во-первых, всё то, что у Фёдора Михайловича в его образах есть. Из этих растений: ягоды, грибы, орехи. С другой стороны, создать растительное сообщество, даже не только растительное, а и животное, биоценоз такой, который очень бы напоминал тот лес, который описывал Фёдор Михайлович. При этом сами приёмы, которые мы использовали, это не наше изобретение. Есть такая мировая практика – лесные сады называется, когда в лесу формируется сообщество, которое само себе помогает развиваться, но при этом там формируются биологические ресурсы, которыми можно пользоваться – ягоды собирать, орехи и прочее. И при том это пространство, где просто приятно находиться. Поэтому во время этого лагеря мы и дорожки прокладывали, и чистили этот лес и сажали растения, которые приносили из соседних рощ, фактически аккумулируя в этом месте разные возможности всех окрестностей.

Местная администрация вас тоже поддерживала?

В данном случае до администрации очень далеко было. Потом, это другой уже муниципалитет, Зарайский. Мы их приглашали, они приезжали и на открытие, и на закрытие к нам. И даже местная зарайская пресса и блогеры как-то отписались.

Осветили.

Да, осветили. И зарайские наши коллеги, которые уже сотрудничают с нами в Зарайске, и те, которые ещё не сотрудничали, оказались там, приехали познакомиться, посмотреть, что происходит. И в результате у нас как-то тоже простроились отношения. А так как мы сейчас Зарайск рассматриваем как такой спутник наш, хотим инфраструктурно завязать оба города. Два старых города с кремлями, два исторических города федерального значения. Ну, глупо было бы не построить эту модель взаимодействия! Я говорил, что у нас сильная потребность в формировании дополнительных сервисов для гостей, для распределения потоков. Мы ищем эти возможности. И Зарайск – это один из сильных резервов в этом смысле. Даровое – одна из ярких точек на карте и вообще в культурном поле, конечно, тут логично использовать эту возможность.

Когда мы говорили про усадьбу, вы сказали, что у истоков проекта глобально стояло три человека. Понятно, что вообще их было сильно больше, но основные идейные три. У этого проекта сколько людей стояло во главе в начале? И менялся ли состав команды?

Идею всерьёз прорабатывали двое: я и Наталья Геннадьевна Никитина. Дальше идеологически мы это и вели, но понятно, что команда была гораздо больше. Так как у нас переплелись два проекта вместе, то есть и Колхоз Достоевского, и «Мир маленького Феди», фактически слились на какое-то время в одно пространство и в один функционал, туда втянулись наши сотрудники, которые уже с этим пространством связаны. И нам понадобились специалисты разного направления, связанные с педагогикой, с психологией, с биологией, с ландшафтоведением, естественно, и специалисты по Достоевскому, филологи и достоевсковеды. В этом смысле команда была тоже большая. Я, честно говоря, по головам не готов сказать, точно сколько, но довольно прилично.

Потом надо сказать, что многие родители, которые приезжали в лагерь, фактически становились членами команды во многом. Потому что они приезжали со своими навыками, со своим бэкграундом. У нас фактически каждый день был определённый график жизни, но он подразумевал разные пластичные отношения к организации дня, и родители активно в этом участвовали. Это здорово, потому что, с одной стороны, это прямо показывало, что людям нравится, что они здесь, а с другой стороны, они так дополняли само содержание. Некоторые вещи даже придумать, предсказать было невозможно. Так как мы понимали, что вопросы межпоколенческие требуют очень специфического профессионального взгляда и организации жизни, мы детского психолога имели. Но детский психолог не всегда психолог и для родителей тоже. Оказалось, что у нас фактически в каждой смене был кто-то из родителей, кто в этой сфере понимал. В общем, сами участники фактически становились командой всего проекта.

Каждый вложился.

Да, каждый.

Какие были этапы реализации? Сначала идейный формат, а потом уже разработка?

Да, конечно. Идея прежде всего, в любом случае стартовать надо с неё. Без идеи вообще ничего невозможно сделать. А без структурированной идеи – тем более. Понятно, что мы сначала родили эту утопию, представили себе маленького Федю, нафантазировали себе, как этот маленький будущий гений в этом пространстве жил, напридумывали всяких образов и попробовали опрокинуть их на современных детей и взрослых. И из этого, соответственно, пытались выстроить структуру. Одно дело, когда Федя сюда приезжал – он приезжал в родительскую усадьбу, которая уже стояла. А нам надо было сначала создать эту деревню.

Соответственно, надо было придумать какие-то домики для жизни. И здесь нам помог один из наших партнёров местных, коломенских. Он один из владельцев комплекса «Патефонка», делает автодома. Он делает и на шасси прямо автодома, и в виде прицепов, и домиков для глэмпингов. Собственно, мы и воспользовались его ресурсами  – построили деревню из 12 домиков, где в каждом домике жила одна семья.

Это всё там, в Даровом?

В Даровом, да.

То есть всё полностью у вас создано с нуля, вы не используете усадьбу, которая находится там?

Нет. Это и невозможно. Во-первых, там музей, там есть свои хозяева – Музей-заповедник «Зарайский кремль». Во-вторых, в саму усадьбу глупо вторгаться с этим, неправильно. Это всё-таки мемориальное место, там должно всё соответствовать определённому порядку жизни. Но мы свой проект тоже делали ведь на земле Достоевских, даже в тех местах, где, мы знаем точно, он ходил.

Вот здесь тропинка шла…

Да, где он там с кем встречался, что он любил. Собственно, по этой земле шла дорога, по которой Достоевские въезжали в усадьбу. И тут много чего связано с его воспоминаниями, с его детством. Но там уже и утрачен был и трактир, и постоялый двор, там не было такой точки, на которую можно было опереться. Земля… Соответственно, нам надо было создать это пространство, где можно было комфортно и не отвлекаясь на какие-то проблемы с бытом, нормально включиться в осмысление, в ощущение места, которое мы хотели создать. Для этого не надо было городить каких-то исторических, не знаю, крестьянских домов. Нужно было создать просто условия для нормальной жизни, нормального проживания. При этом образ деревни в съедобном лесу как-то должен был оказаться правдой. В целом, вроде бы, получилось. И были эти домики, и было общественное пространство – шатёр, где можно было собираться и заниматься какими-то образовательными или досуговыми вещами. И там же у нас проходили совместные обеды, которые тоже готовились по рецептам семьи Фёдора Михайловича или рецептам, которые он описывает, упоминает в своём творческом наследии, то, что соответствовало его впечатлениям и эмоциям. И плюс вот эти все моменты, связанные с его детством: во что он играл, куда он ходил на рыбалку, что он делал в саду у матушки. Все эти моменты, которые он сам вспоминает, мы фактически реализовали как программу жизни в лагере.

А когда только задумывался проект, была ли идеальная картинка того, что хотим получить? И если да, то получилось ли реализовать всё? Или что-то всё равно изменилось, пошло не так?

Идеальная картинка – это когда уже стационарное отделение. Но на тот момент это невозможно было сделать. Мы сейчас начинаем это воплощать. В принципе, тот образ, который у нас сформировался в головах, в целом реализовался. Понятно, что хотелось бы жить в стационарных домиках – в них можно создать лучшие условия, чем в таких мобильных. Но, с другой стороны, здесь есть такой эффект – эффект шалаша, что ли. Одна из любимых игр маленького Феди – это игра «в диких». Они с братом и с крестьянскими детьми в роще строили шалаши и фактически жили в них. Родители им даже туда еду носили. И в этом смысле наша деревня – что-то вроде таких шалашей.

Понятно, что хочется всё время лучше, как-то более основательно всё сделать.

С чего-то нужно начать.

Да, с одной стороны. А с другой стороны, здесь срабатывали другие эффекты, которые мы, может быть, даже не до конца ценили, когда это всё придумывали. Вот этот эффект временности оказался, может быть, даже…

Лучше?

Лучше, да.

Как на данный момент обстоят дела с посещаемостью? Я так понимаю, в том формате, в котором сейчас работал проект, спрос большой уже.

Да, но это всё-таки сезонное дело. Пока сезонное, потому что мы хотим, чтобы это работало постоянно. Мы уже достраиваем вот эти осенние, зимние варианты пребывания, как это должно выглядеть, додумываем, но всё равно конкретную работу в этом направлении мы ещё не начали, пока это всё такие утопии. Но, тем не менее, практика, которую мы прожили в этом лагере, уже спровоцировала интерес. Более того, те люди, которые уже там были, все хотят опять! И, соответственно, как всегда, сарафанное радио работает просто лучше, чем любое другое. И запросы к нам сыплются. Я даже не уверен, я просто знаю, что как только у нас это будет работать как действующая инфраструктура, поток вырастет на порядки, запросы вырастут на порядки.

Потому что эффекты сарафанного радио распространятся на все остальные сезоны. Раз ты сделал хорошо и это нашло такой сильный отклик, то гости всегда будут. Понятно, что всем кажется, что летом как-то комфортнее. Но это не значит, что зимой нельзя комфортно сделать. Вопрос в правильной организации жизни и организации всех процессов. Это просто я знаю по другим проектам, по предыдущим практикам.

Есть ли какая-то сувенирная продукция?

Обычно увозят то, что эмоционально связывает с теми впечатлениями, которые получили. В этом смысле сувенир появляется только тогда, когда человек принимает решение купить тот или иной предмет как сувенир. А до того это просто безделушка. В этом смысле, если говорят, что мы делаем сувениры, они врут. Делают безделушки. А вот если вы хотите, чтобы эта безделушка в результате оказалась сувениром, она должна быть абсолютно встроена в тот пакет предложения, в котором человек переживает эмоции, которые впоследствии заставят его купить этот предмет. Тогда вы можете отчасти говорить, что вы делаете сувениры. Всё, что мы создаём в рамках этих проектов: пастилу, мыло, калачи, люди покупают, потому что они пережили эмоции, связанные с этими предметами или с этой едой. Они покупают их как сувениры. Если в лавочку заглядывали, то видели там ассортимент. Это весь наш ассортимент, коломенский. Кроме этого, есть разные программы, связанные с этим, с обучением.

Ощущаете уже какие-то изменения в Зарайске, в его культурной жизни? Может, как раз-таки этот проект и на Коломну влияние дает, в целом на область? Или так пока сложно сказать?

Ну, во-первых, про него знают уже довольно широко. Во всяком случае, в Подмосковье точно знают, и московских запросов много. В других регионах, понятно, знают меньше, потому что проект ещё полноценно не заработал. Творческое зарайское население, которое почти всё перебывало на проекте, – это же такие местные ЛОМы, они влияют на сообщество довольно серьёзно. Я не сомневаюсь, что, как только это заработает в постоянном режиме, у нас там будет много зарайских. Просто для Зарайска наших каких-то усилий уже довольно много. Поэтому, конечно, Зарайск меняется, и там тоже удалось запустить множество процессов, которые начинают работать на всю эту идею. Я бы сказал, что за годы нашей работы с Зарайском, наших усилий, там выросло поколение очень активных ребят, которые там уже начинают город этот менять. Некоторые уже во власти работают, а некоторые делают проекты как самостоятельные авторы. Некоторые создают там какие-то свои культурные проекты. В общем, такие совместные усилия спровоцировали инвестиционные процессы и туристские процессы в Зарайске, которых до этого не было вообще. И эти совокупные усилия с определённого года вывели Зарайск из хвоста рейтинга Московской области в городах сразу в середину (по инвестициям в благоустройство, в развитие инфраструктуры и так далее). При этом город очень маленький, и там бюджета, собственно, почти нет. Теперь там начала расти в цене недвижимость.

Куда вы с проектами не придёте, везде растёт в цене недвижимость!

Очень серьёзный показатель. Сейчас ядерная часть города довольно благоустроена, хотя ещё далеко не всё там сделано. Там нужна ещё масса усилий, много-много домов брошенных. Но процесс-то уже идёт! И наш проект тоже сказал своё слово.

В вас лично проект что-то изменил? Привнёс что-то новое? Может быть, открыл какие-то новые неожиданные вещи?

Ну, как любой проект, я бы сказал. Ты всё время что-то для себя там находишь, открываешь, получаешь опыт, которого до этого не имел. Может быть, не такой большой, как в начале первых проектов: теперь уже практика, что называется, позволяет минимизировать риски, миновать какие-то сложности, предсказывать их. Тем не менее, всегда бывают вещи, которые ты для себя открываешь.

По поводу масштабирования этого проекта. Это, я так понимаю, достроить стационарную деревню? Или есть ещё какие-то планы?

Я же сказал, что это элемент большого проекта – Колхоза Достоевского. Фактически мы на этом проекте отработали формат, элемент, который называется «Деревня в съедобном лесу», и «Мир маленького Феди» – это фактически такое предложение для тех, кто хочет туда приехать и пожить. Просто в стационарных формах это можно делать уже более дифференцированно, с большим количеством нюансов, возможностей и так далее. И это уже более устойчивая экономическая конструкция. Тут можно моделировать доходность, он будет себя сам содержать, а не просто тянуть с нас деньги или из фондов. В принципе, расчёт у нас уже есть, мы знаем, что это можно сделать. Наша большая сетка запущенных объектов немножко притормаживает наши возможности. Но мы сделаем. Я думаю, в ближайшие 2–3 года мы там всё наладим.

Из самых ближайших планов, я так понимаю, летом это всё стабилизировать?

Да, летом, но так как нас очень просят это запустить, я думаю, что мы решимся опять в нестационарном режиме его провести и, может быть, отработать ещё какие-то форматы жизни, чтобы поискать варианты организации работы уже в стационарной деревне. А потом, в конце концов, съедобный лес-то, он ждёт.

Когда его съедят?

Там работы ещё полно. И, по сути, в Колхозе полно работы. Мы продолжаем сажать сад и в прошлом году сажали ещё коломенскую капусту. Такой сорт есть – коломенский, это старый сорт и очень известный. Почему-то в России он стал не очень востребован, а в Европе с этим же названием, только латинскими буквами, его выращивают. И в Германии, и в Дании, и в Австрии этот сорт довольно популярен оказался. А у нас как-то немножко ушёл. Тем не менее, его характеристики очень хороши. И мы вот первый урожай собрали: засолили часть, часть заложили на хранение. А в следующем году, кроме капусты, там же, в Колхозе, хотим посеять жёлтую репу. Это тоже коломенская репа, у нас целая репная слобода здесь была. Она, собственно, и есть. И даже речка Репинка, храм Воскресения на Репне – это часть коломенской идентичности. Репка для нас овощ не чужой!

Коломна прям кормилица!

Почему нет? По сути, это творческое садоводство и огородничество.

Будем надеяться, что в ближайшие 2–3 года всё-таки стационарная деревня окажется реальностью.

Раз мы для себя такие границы поставили, значит, будет.

Мечта уже стала целью, значит, всё реально.