Другое дело

Руководители проекта – Полина Маркова, Владислава Маркова.

Интервьюер – Екатерина Мешалкина.

Сегодня мы общаемся с Полиной и Владиславой Марковыми для портала БИБЛИОТЕКА НАСЛЕДИЯ об их проекте «Другое дело».

Как в целом возникла идея вашего проекта? Чем вы с сестрой занимались до этого?

Чем мы только не занимались до этого! И я не могу сказать, что идея проекта возникла вот так вот. Такого не было момента: «А давай откроем галерею в усадьбе старинной». Нет, это, наверное, долгий естественный путь нашего развития как личностей, как бы пафосно это ни звучало.

Начиная с детства, воспитания, с этих бесконечных походов и поездок по усадьбам, «охот» на рынках антикварных, винтажных. Была такая платформа Mark, например, на которой мы с мамой «охотились». Она коллекционирует старинные птичьи клетки. В общем, у неё странные довольно-таки интересы, но, тем не менее, «охоты» вот эти были.

Очень повлияло детство в усадьбе Мелихово, это дом-музей Чехова. Мы проводили там довольно много времени вместе с мамой, потому что мама дружила с сотрудниками усадьбы. И когда усадьба закрывалась, тогда начиналась у нас своя жизнь, когда музей превращался в дружеское пространство. Мы играли в антикварное лото аутентичное. Сотрудники играли на музейном рояле, и этот запах, этот флигель с разноцветными стёклами, флигель в чеховской усадьбе, где он принимал пациентов… В общем, это всё отпечаталось в памяти как очень счастливое время, и я думаю, с психологической точки зрения, это сильно довольно-таки повлияло на наш путь.

Потом у нас у каждой своё образование, Слава – профессиональный переводчик, я – историк-филолог. Каждый, мне кажется, набирался необходимых для нашего любимого дела навыков. Слава фотографом работала и репортёром, я редактором пишущим. И, наверное, самое значимое с точки зрения опыта работы были пять лет работы в одном из частных музеев Москвы, где мы научились сопровождать сделки, связанные с антикварным искусством, ездили самым разным по аукционам, делали выставки как кураторы и занимались культурно-образовательной программой. После этого бахнула пандемия, и у нас как-то само собой начало появляться собственное дело.

Да, и начиналось оно не как дело, на самом деле, а как такая отдушина. Полина владеет итальянским, мы путешествовали по Италии и там находили интересные обаятельные предметы на блошиных рынках и рассказывали про них в Инстаграме (запрещённая в России социальная сеть – ред.). Мы рассказывали в соцсетях их историю. Я делала их фотопортреты, мы их атрибутировали. Людям понравилось, и они стали просить найти им что-то такое же. В мире антиквариата сложно найти точно такой же предмет, бывает, что их всего по пальцам можно пересчитать. Но так как запрос был, мы начали привозить с собой из Италии винтажные интересные предметы для клиентов. И как-то это само собой так пошло, что мы находились ещё в Италии, выставляли предметы там, у нас уже оттуда их приобретали. Мы окупали билеты, окупали вино, сыр, мортаделлу. В общем, счастливое было время. И даже ещё что-то зарабатывали. Такая вот была отдушина. И этим было очень приятно заниматься. Опять же, ассоциации с детством и путешествия.

Расскажите, как выглядит проект сейчас, что он из себя представляет, в чём его суть?

Это культурная образовательная площадка в усадьбе XVIII века – антикварный салон и концертный зал, камерный концертный зал, где регулярно проходят лекции, кинопоказы, концерты выдающихся исполнителей.

Также здесь представлена коллекция винила, высочайший уровень оборудования для прослушивания этого винила, ламповый усилитель. В общем, это пространство отдаёт дань старине. Здесь эстетика старины – и очень прогрессивная музыкальная программа по контрасту с этим. Также это выставочная площадка. Мы готовим нашу первую сейчас выставку современного итальянского стритфотографа Джампьеро Ассумма. Планируем проведение выставок современного искусства, будем поддерживать современных молодых художников.

Раз уже упомянули про усадьбу, как пришла идея связать проект с этим зданием? Как вы его нашли, почему выбор пал именно на него? И в целом что-нибудь об этом месте, если есть что-то значимое для вас.

Мы здесь недалеко живём, это один из любимых районов Москвы, и мы всегда хотели, чтобы наша площадка находилась в усадебном здании. Долгое время у нас был в другом месте шоурум, во время пандемии у нас вообще не было шоурума. А так, в саду Баумана мы регулярно гуляли с нашими борзыми. Мы просто решили зайти в эту усадьбу и узнать, ни на что не надеясь, есть ли здесь свободное какое-то пространство. Мы зашли, оказалось, что здесь вот как раз сейчас пустуют два зала, которые нужно реставрировать, приводить в порядок. И я прекрасно помню тот момент, когда мы сюда заходим, февраль, всё залито светом, такой золотой свет сюда падает. Это была любовь с первого взгляда! Вот эти пятиметровые потолки, великолепная сохранившаяся лепнина, каминный портал… Конечно, всё немножечко в таком упадническом состоянии, но, несмотря на это, было видно, насколько это пространство отвечает всем нашим требованиям и всем нашим ожиданиям. И так буквально случайно, благодаря нашим собакам, нашим борзым, мы нашли это место. А здание само очень интересное, усадьба Голицыных.

Вообще, это стереотип, что всю информацию, например, о здании можно найти в сети. Это неправда. Особенно в нашем районе очень многие строения датируются 1917 годом постройки, но это просто была революция, хаос, а многие дома гораздо старше, чем принято считать. Историю этого здания мы тоже собирали по крупицам. Что нам на данный момент известно: это был район немецких слобод и усадеб сельской интеллигенции. Вообще очень тут насыщенная история: тут и Василий Пушкин, и Мусин-Пушкин, и Чаадаев. В общем, место было интересное в XVIII–XIX веках. И то место, где мы находимся со своей галереей, когда-то было одноэтажным усадебным домом княгини Долгоруковой, которая построила усадьбу в 1730 году. Потом, ближе к 1880-м годам, её купил князь Михаил Голицын, известный коллекционер живописи, антиквариата, манускриптов, очень просвещённый человек. Он разместил здесь свою богатейшую коллекцию живописи. Потом он, правда, переехал на Новую Басманную. В общем, дома, где он размещал свою коллекцию живописи, настолько были насыщены искусством, что их называли московским Эрмитажем. Он пускал сюда достопочтенную публику, открыл свой сад для прогулок и устраивал и литературные салоны, и музыкальные, как это было принято в подобных пространствах. Не распродавал свою коллекцию, не брал денег за визиты и, к сожалению, в 1825 году разорился. Его коллекция ушла с молотка, и его богатейшая библиотека отправилась в Париж, насколько мне известно. Потом чего только в этом здании не было: и персидский банк, и казино… Недавно я нашла старинную фотографию нашего здания, на котором огромная вывеска: женская и мужская гимназия. То есть здесь и гимназия была какое-то время.

Мы не повторяем ошибок князя. У нас платные билеты, и всё, что у нас представлено, продаётся, благодаря чему экспозиция постоянно меняется. Культурная программа не менее качественная, чем при князе – хочется верить, – но билеты и продажи позволяют нам поддерживать жизнеспособность этого места.

Получается, больше чем 200 лет спустя мы вернули этому пространству если не былое величие, то былую функцию. Здесь так же, как и у князя, размещается коллекция антиквариата, иногда манускриптов, так же проходят концертные программы, так же придирчиво мы отбираем исполнителей. Мы восстанавливаем историческую справедливость! И так как помещение предназначалось для демонстрации исполнительского искусства, здесь великолепная акустика. Все, кто у нас бывает, отмечают, что здесь здорово звучат и рояль, и голос, и скрипка. Здесь потолки пять двадцать, и, как заметила одна архитектор, построено здесь всё по особым пропорциям, которые сейчас как будто больше и не соблюдают, благодаря которым звук каким-то образом здесь звучит особенно.

То, что вы вроде бы продолжаете дело князя, но делаете это иначе, влияет на название? Мне показалось, что название «Другое дело» сюда прекрасно вписывается. Откуда оно пришло?

Ну, кстати, хорошее дополнение про название, тоже буду теперь это использовать. Но на самом деле «Другое дело» – довольно банальная история. Мы когда ещё работали в музее, но пандемия уже началась, нам нужна была какая-то отдушина. И «Другое дело» буквально означает другое дело, которым ты занимаешься, и это приносит тебе настоящую радость и удовольствие. Также мы хотели подчеркнуть этим, что когда антиквариат появляется в любом интерьере (а у нас много подписчиков-дизайнеров), даже в современном интерьере, если у вас стоит один предмет антикварной мебели, это абсолютно меняет восприятие. И тут другое дело – это ощущение человека от интерьера, оно становится совершенно другим.

Ну, и хотелось бы верить, что мы по-другому подаём антиквариат, чем это принято. Старшие поколения антикваров сначала крутили пальцем у виска, когда увидели, что мы планируем продавать антиквариат через Инстаграм (запрещён в России – ред.). А мы парировали, что у нас совершенно другое дело, чем принято в антикварном мире. В общем, мы обсуждали эту концептуальную сторону названия.

Очень необычно. У меня изначально своё какое-то впечатление сложилось, но сейчас я вижу, всё, что вы рассказали, подходит. Это другое дело, оно во всём.

Прелесть этого названия в том, что все могут характеризовать по-разному и всё подходит, мне кажется.

Оно звучит как будто бы просто, но при этом копнёшь чуть глубже…оно всеобъемлющее.

Копать можно бесконечно.

На какие культурные, символические ресурсы опирается ваш проект?

Во-первых, история самого пространства большую роль здесь играет. Во-вторых, мы выступаем за то, чтобы люди вспоминали о своём наследии, и не только наследии в национальном масштабе, но и о своём семейном наследии. Мы за то, чтобы антиквариат попадал в семьи и, как это положено, как это было до революции, чтобы он передавался от отца к сыну, от матери к дочери, чтобы, допустим, был какой-то перламутровый гребень, который мать передаёт своей дочери, а та дальше, дальше и дальше. Инструменты, измерительные приборы, компасы и так далее… Чтобы антиквариату вернулась его вот эта функция. Это очень качественные, эстетически прекрасные предметы, жизнь которых намного дольше человеческой. И они достойны того, чтобы служить не одному поколению, а многим, даже целому роду. Мы за то, чтобы люди знали, кто их предки, чтобы знали историю своего рода. Такое материальное наследие помогает эту историю не забывать и хранить. Потому что когда тебе достался предмет от бабушки, тогда ты знаешь, кто этот человек. Когда ты знаешь своих предков, ты становишься психологически более защищённым. История рода всегда была большой опорой для русского человека. К сожалению, наша сумбурная история это подстёрла. Но раньше, например, невеста шила себе сарафан, и количество пуговиц – это было количество имён предков, которые ты помнишь. Каждый раз, застёгивая пуговицу, ты вспоминаешь своего предка, он тебя защищает. И чем больше пуговиц, тем более ты защищённый, тем больше за твоей спиной стоит. Мне кажется, это что-то такое важное, что мы потеряли.

Откуда привлекаются материальные ресурсы, откуда коллекция собирается? В целом какие ресурсы вложены в создание и поддержание проекта?

Когда мы нашли это пространство (и в чём яркость этого проекта), никакого начального капитала у нас не было. У нас была своя небольшая коллекция антиквариата, которую мы собирали до этого, и очень ценный нематериальный капитал — комьюнити в соцсети. Когда мы стали показывать пространство, мы были очень воодушевлены, показывали все этапы создания, ремонта. Всё это было намного тяжелее делать в связи с историческим контекстом. Тогда комьюнити тоже загорелось этой идеей и стало нас очень поддерживать. Мы не делали никакого краудфандинга, но он возник стихийно, сам собой. Мы вели учёт, делали всё максимально прозрачно с большой благодарностью к нашим подписчикам, которые участвовали и физически: мы вместе мыли окна, что-то там красили. И материально нам помогали: скидывали самые разные суммы, от 100 рублей до, даже бывало, 10 тысяч рублей. И получилось, что на ремонт, который занял три месяца, было затрачено 1 200 000. Из них большую часть, получается, почти 800 тысяч, собрали подписчики.

Да, важно отметить, что мы нашли пространство 22 февраля, а 24 февраля что произошло, все помните, и как раз многие матёрые бизнесмены говорили, что сейчас не надо этого делать, не надо открывать галерею, сейчас всем не до того. Оказалось наоборот, что людям были нужны хорошие новости, очень. И нам самим нужны были хорошие новости. И для них вот этот ремонт, процесс становления, открытия галереи был источником хороших новостей и опорой. Мы живём в такое довольно хаотичное и даже страшное время. Мне в людях не хватает сочувствия. Мне кажется, если бы было больше сочувствия, поддержки, тогда бы это не просто поддержало нас, а, может быть, даже спасло. И становление этого проекта стало источником огромной поддержки людей, друг друга, то есть комьюнити. Люди друг друга поддерживали, поддерживали нас, мы поддерживали их. Ещё не хватает честности в современном мире. И в этом становлении, в этом ремонте мы решили рассказывать всё абсолютно прозрачно. Мне кажется, поэтому, даже неожиданно для нас, это настолько выстрелило. То есть просто нужно быть собой, нужно быть искренним, нужно быть честным, показывать удачи, неудачи. Показывать всё, и люди тебя поддержат. Вот это показал нам проект.

У истоков стояли только вы вдвоём или был кто-то ещё? Кто сейчас составляет команду проекта?

Конечно, мы начинали вдвоём. Но у нас была ещё и психологическая поддержка такая. Если вы посмотрите на логотип, вы увидите, что там три арки – такая триумфальная арка с тремя сводами. И мы всегда представляли, что мы по бокам с Полиной, а в центре был очень важный такой человек, друг нашей семьи, который в нас мгновенно поверил. Он сам собирал измерительные приборы, страстный был такой, как он называл себя, барахольщик. У него коллекция измерительных приборов старинных очень интересная. Он уехал в Германию и предоставил нам свою квартиру для первого шоурума. Она тоже находилась в старинном доме, небольшая, но очень уютная. И он нас очень поддержал, и мы увековечили его в центральной арке нашего логотипа. А на начальном этапе такая психологическая поддержка невероятно важна. Как и поддержка подписчиков тоже, сообщество тоже очень поддерживало.

Долгое время мы вдвоём всем занимались, но когда появилось это пространство, стало понятно, что нам нужно искать кого-то ещё. Я даже сейчас чувствую, что штата не хватает, но мы берём только тех людей, с которыми мы чувствуем какое-то определённое душевное родство, что ли. То есть это люди с похожими эстетическими воззрениями, с похожими жизненными принципами. Люди отважные, честные, с определённым чувством прекрасного. Также наш друг-антиквар помогал нам доставать сюда мебель. Мы его знаем много лет, мы ему доверяем. Сложно найти на рынке антиквариата антиквара, которому ты будешь также доверять.

Потом мы нашли управляющую, нашу прекрасную Олю. Мы, честно говоря, переманили её с другой работы. Это был настоящий аукцион с повышением ставки! И я ни минуты, ни секунды не пожалела, что мы взяли её к нам.

Она занималась букинистикой раньше. Понимает в антиквариате.

Ну, и ещё одно наше последнее приобретение – Василиса. Она практически как третья сестра нам. Птенчик наш. Мы вместе очень большой путь прошли: вместе работали в музее, потом наши пути разошлись, потом мы заманили Василису к себе. У нас были другие сотрудники, которые недолго с нами работали, но когда ты чувствуешь, что у человека нет мотивации, нет страсти к антиквариату, то быстро становится понятно, что нам не по пути.

Зачастую самому человеку.

Через какие этапы реализации проходил ваш проект и проходит до сих пор, наверное? Какой-то этап становления, развития?

Первый этап – это был такой этап хобби, наверное, и отдушина, когда проект был в Инстаграме (запрещён в России – ред.) с историями вещей. Это был этап, я бы назвала, дольче виты, до всех катарсисов, которые произошли с нами в последнее время. Это была Италия, проссеко, винтажные предметы… приезжаешь туда без чемодана, уезжаешь с чемоданом полным сокровищ, дружишься с местными. Сначала ты ходишь по туристическим местам, потом постепенно узнаёшь районные, квартальные всяческие барахолочки, куда выходят римляне, выставляют вещи из своих квартир. В общем, это был такой красивый допандемийный, и до всего прочего этап. Потом у нас был этап, когда появилось пространство, первое наше пространство.

Квартира?

Да, квартира, но такой, скорее, лофт, 1900 года постройки. Мы тогда учились адаптироваться к миру, в котором ты не можешь путешествовать (по причине ковида). Вообще наш путь похож на компьютерную игру, в которой постоянно повышается уровень сложности. Сначала было всё очень просто, потом у тебя отнимают одно что-то, потом ещё что-то, ещё что-то, ещё что-то, тебе всё сложнее и сложнее балансировать, но мы всё-таки как-то балансируем.

Типа, а если я вот так сделаю, что будете делать? Подкручиваю, подкручиваю.

А если чума? А если война?

При этом вы всё выше и выше.

Да, да. У нас нет другого выхода.

Соцсети, лофт, теперь уже целое пространство огромное…

Да. Если бы не было ни чумы, ни войны, ни вот этих усложняющихся всяческих историй, я даже не знаю, было бы нам проще, если мы бы не вынуждены были постоянно становиться сильнее, выше и крепче.

История не терпит сослагательного наклонения, поэтому мы, наверное, никогда этого не узнаем, но всё, что ни делается, всё к лучшему.

Сейчас какой этап? Сейчас этап, когда мы ищем новые пути развития для себя, потому что антикварное дело — это постоянное саморазвитие, ты никогда не можешь остановиться. Нет такого, что вот сидит антиквар и говорит «Всё, я всё знаю».

Антиквар — это человек, который постоянно должен листать каталоги, изучать историю, ходить по выставкам, повышать насмотренность. Но мы как-то уже привыкли к такому режиму существования, и просто постоянно развиваешься в области материальной культуры. Захотелось какого-то нового этапа, поэтому мы решили вернуться к тому, в некотором смысле, чем мы занимались в музее, — организовать выставку. Это очень сложно, это челлендж. Особенно сложно это живому художнику делать, потому что мёртвому художнику всё равно, как ты выставку назовёшь или куда ты его картины повесишь. А когда художник ныне живущий, ваш современник, то… одно название мы утверждали с ним две с половиной недели, мне кажется.

С Джампьеро, да.

И мы хотим попробовать сделать так, чтобы это пространство получило ещё и третью функцию, не только как место, где выставлена наша коллекция антиквариата, постоянно меняющаяся, но и как выставочное пространство. Это довольно сложно, тут у пространства своя специфика. Поэтому с Джампьеро мы под каждую стену, учитывая окружение, учитывая мебель, которая стоит, подбираем конкретные работы. И я понимаю, что с каждым художником, которого мы возьмём «на поруки» и захотим сделать ему выставку, будет гораздо более сложная работа, чем в каких-то белых кубических пространствах современных галерей. Но, как вы поняли уже, мы не ищем лёгких путей.

В самом начале проекта была ли какая-то идеальная картинка того, что вы хотите получить? Если да, менялась ли она как-то под гнётом обстоятельств?

Ну, в общем-то, вот она идеальная картинка: как задумывали – практически так и получилась, за исключением, разумеется, всяких нюансов, деталей. Я просто приведу пример. Когда мы всё это создавали, и проект получил большую огласку, нам хотели предоставить бесплатно шикарный концертный рояль. Потом случились санкции, и это оказалось невозможным. Рояль причислили к предметам роскоши. Импорт практически прекратился. Остался только внутренний рынок. Спонсорские программы поддержки тоже закончились. Мы долгое время существовали без рояля. Мы здесь поставили своё фортепиано, стыдно сказать (правда, очень хороший инструмент). Но всё-таки работает эта история, что ты отправляешь запрос во Вселенную, и она тебе как-то отвечает. Нашёлся сюда винтажный «Рёниш». Да, это не «Бехштейн», это не «Стейнвей энд санс», и даже не «Ямаха», но… Ему очень повезло попасть сюда, потому что он 10 лет до этого молчал, а попав сюда, он получил собственного настройщика, который регулярно к нему приходит, о нём заботится. Он немножечко глуховат по сравнению с идеальным, с роялем из идеальной истории, но у нас шикарная акустика, это помогает. То есть для джаза, например, это идеальный инструмент. А так, в идеальном мире этот проект бы заработал нам уже на домик у моря, но так как уровень сложности постоянно повышается, пока что это откладывается, это идеальная концепция.

Расскажите, как собиралась коллекция. Я так понимаю, сейчас ещё осталась часть того, что привезено из-за границы, или вообще в целом всё из-за границы?

Недавно был такой знаменательный момент: у нас купили последний предмет, который мы привезли с Полиной из Италии. Больше ничего не осталось. Очень значительную часть коллекции мы распродали, когда нам нужно было купить аудиосистему сюда. Мы продали нашу коллекцию прекрасной ботанической гравюры, очень красивой, но я совершенно не жалею об этом, она попала в хорошие руки. В общем, того, что мы привозили лично до пандемии, уже не осталось. И теперь достать предметы стало гораздо сложнее. Антиквары поймут. Привозить из-за границы стало даже не столько невозможно и дорого по логистике, ещё из-за разницы курса такая ситуация, что стало невыгодно. Поэтому каждый предмет, который вы здесь видите, доставали своим путём. Это часто интересная довольно история – как теперь достать предмет в коллекцию. Это может быть приобретение на аукционе, это могут быть поездки по России, по малым городам, по барахолкам. Это может быть история, когда к нам сами люди обращаются, приносят свой антиквариат, потому что здесь хорошее для него место. Если они переезжают за границу, то тоже такая же история. Сейчас очень много людей передислоцировалось, а перевезти антиквариат часто невозможно. Им выгоднее и проще сдать его в галерею.

Насколько вообще на данный момент востребованы объекты музея, как обстоят дела с посещаемостью тех же культурных мероприятий? Если можно, то какие-то цифры, если есть.

Востребованность именно этого пространства?

В целом, проекта.

Довольно востребованный проект сам по себе, думаю, и благодаря эстетике. Люди приходят, проводят свои мероприятия у нас, если это вписывается в пространство. Мы вообще не сказать, чтобы сильно рекламируемся, но сарафанное радио очень хорошо работает. Люди друг другу рассказывают, побывав один раз, приводят друзей. Если говорить о цифрах, то в среднем около 300 человек в месяц, благодаря мероприятиям, здесь бывают. Это не считая случайных посетителей, которые приходят к нашим соседям, например, и их засасывает к нам на подлинники посмотреть. Вот около 300–350 человек. Это, наверное, минимум, да?

Да, где-то так. Если брать один концерт в неделю, а у нас чаще два, то минимум 300–350 человек. В принципе, культурная программа сейчас… это не очень очевидно, но это очень нужно людям, потому что это какая-то возможность находиться хотя бы час-два вне новостной повестки, вне тревожного фона. И давно было отмечено, что в нестабильные времена люди даже больше посещали культурные площадки, чем в стабильные времена. Во время блокады Ленинграда выстраивались очереди в музеи, пока они работали. Электротеатр на «Авроре» работал тоже до последнего, и в перерывах между бомбёжками люди бегали смотреть кино туда.

Да, то есть когда в мире нестабильность, когда в мире тревожность повышенная, тогда культурные площадки выполняют роль таких антидепрессантов, обезболивающих, возможности для людей переключиться как-то. Мы потом обсуждали с ещё одним галеристом, как мы скорее вопреки всему открывали эту площадку, и он сказал такую фразу: «В другое время это можно было сделать легче, но не было времени уместнее, чтобы открывать ещё одну культурную площадку». Хотя многие галереи в этот момент покинули страну, они передислоцировались всем составом. Одна галерея нам отдала проектор свой, потому что они уехали в Армению. То есть все закрывались, а мы открывались.

Помимо продажи антиквариата, возможно, есть продажа сувенирной продукции?

Наши сувениры — это антиквариат.

Сарафанное радио – главная реклама, наверное?

Так как у нас не очень большая вместимость, мы не рекламируем площадку. Это такое полусекретное место для своих. Тут сформировалось довольно интересное комьюнити. То есть человек, у которого антиквариат не вызывает отторжения, я уже по умолчанию могу сказать, что он мне понравится, это опыт подсказывает. И здесь как раз перед концертами общаются люди, которым нравится антиквариат и нравится прогрессивная музыкальная программа. Люди знакомятся друг с другом. Сейчас тоже оффлайн-общения очень не хватает. Поэтому мы сделали такой буфер.

Как вы считаете, есть ли какие-то перемены в культурном пространстве в связи и с вашим проектом, и в целом за последние годы, что действует ваш проект? Произошли ли какие-то кардинальные изменения?

Ну, кстати, с тех пор, как мы открыли галерею, уже несколько, судя по всему, последователей у нас появилось, которые так же не пыльно подают антиквариат, я даже рада. И культурная площадка одна открылась, которая следует, мне кажется, как будто бы нашим принципам.

Ну, не как будто бы: основатель этой площадки приходила к нам, когда мы только открывались, и говорила, что это была её мечта, а мы сделали, как она мечтала. И мы очень рады, что она тоже открыла такую площадку. Будем считать, что она не подражатель, а ученица.

Ученица, да. Сейчас в какой-то степени время камерных площадок. То есть это такое должно быть уютное пространство, где люди могут общаться, где нет огромной дистанции между великим исполнителем, например, и аудиторией. У нас этой дистанции абсолютно нет. Люди общаются с исполнителями, друг с другом. И это, мне кажется, очень в духе эпохи.

Ощущение такого safe space, где ты можешь быть собой, говорить то, что хочешь.

Да-да, абсолютно! Мы к этому и стремились. Мы хотели создать безопасное пространство, по ощущениям. И для меня, когда узнаёшь какой-то предмет из детства (допустим, у твоей бабушки был такой или у тебя в детстве такой был, или ты видел где-то в усадьбе), это очень важный фактор, который влияет на твоё психологическое состояние.

Какие изменения произошли именно в вас? Может быть, были приобретены какие-то новые навыки? Может, команда чему-то научилась новому? По-новому взглянула на какие-то до этого, казалось, привычные вещи?

Во-первых, мне кажется, можно сказать про какое-то повышение экспертности, потому что за то время, пока мы уже не сопровождали сделки, а сами занимались покупкой искусства и антиквариата, мы наделали огромное количество ошибок, понакупили большое количество, сталкивались с подделками. Эти ошибки тебе необходимо совершать, потому что это такая плата за твоё обучение. Это нормально, то есть нужно не бояться ошибаться. Я перестала бояться ошибаться, кстати: обманули, обманули…

Да, как Полина правильно заметила, ты постоянно обучаешься. Я чувствую, что экспертность выросла, потому что ты каждый день фактически соприкасаешься с произведениями искусства и набиваешь шишки, учишься и обучаешься.

Экспертность, насмотренность. Есть вещи, которые меняются, но это не значит, что это деградация или развитие. Просто меняются. Ты, например, перестаёшь интересоваться живописью XIX века. Пропустил через себя какое-то количество этих картин и понимаешь: нет, не в эту сторону нужно углубляться.

Постоянная трансформация твоих интересов.

Судя по всему, судя по другим антикварам, тоже нет такого, что в какой-то момент ты пресыщаешься.

Потому что искусство – оно бесконечное.

Можно в эту сторону копнуть, в эту копнуть, в эту копнуть. И такое ощущение, что антиквар поэтому в душе никогда и не стареет. Если он перестаёт чем-то интересоваться (мы встречали таких антикваров), это уже не антиквар.

По образованию я переводчик, и там как считается: если ты две недели не переводишь синхронно, то начинаешь терять квалификацию. И антиквару необходимо постоянно пропускать через себя, через глаза, через сердце, через голову очень большое количество красоты материального воплощения.

Такой уровень экспертности не даёт выгорания? Невозможно выгореть?

Конечно, можно. Постоянно выгораем.

Но интерес при этом сохраняется?

Я бы даже так сказала: антиквариат не даёт выгорания всё-таки, а даёт выгорание вот эта бешеная концертная программа, культурная программа – вот она занимает, забирает больше сил. Организация, ответственность, общение с людьми, улаживание конфликтов, если они есть – вот это всё забирает больше сил, чем антиквариат. У меня прекрасно получается предметная фотосъёмка, у Полины работа с источниками. Такая прекрасная, спокойная работа.

Есть ли какие-то планы по развитию? Кроме того, что вы можете спасти ещё одну усадьбу. Масштабирование, тиражирование?

Я рассказывала про третью сторону: потенциал этого пространства – научиться использовать его и как выставочное. Мы хотим поддерживать наших современников в том числе, потому что мы совсем увязли в прошлом. Мы тут практически целыми днями в прошлом находимся.

В параллельной реальности.

В параллельной реальности, да. Это и хорошо, конечно, но хочется свежего воздуха. И у нас есть ряд, например, художников из окружения, которым я бы с удовольствием сделала выставки. Но начали мы с фотографа. И вот мы через выставку Джампьеро, которая откроется 23-24 марта, надеюсь, вернём силу нашим кураторским мышцам, нашим кураторским извилинам. У нас был рекорд: мы как-то подготовили выставку молодого Кандинского за 10 дней.

Просто никто из большой команды музея почему-то не задумался, что через 10 дней юбилей Кандинского – 150 лет. И в итоге, кстати, мы были единственной площадкой, которая ровно в день его 150-летия открыла выставку. Посмотрим, насколько будет всё сумбурно и стрессово с открытием выставки фотографии, которая к нам грядёт. Но памятуя о том, что мы уже прошли, я думаю, что мы справились.

Да, также хочется продолжать поддерживать малые благотворительные инициативы. Мы уже здесь устраивали какие-то небольшие сборы средств, мы пускали сюда молодых исполнителей бесплатно выступать. И мне кажется, как раз огромные фонды не нуждаются в нашей поддержке, а вот частные инициативы какие-то мы очень поддерживаем. И сейчас работаем над искренней, настоящей благотворительностью, чтобы сделать её более системной. То есть наше развитие во многом связано с поддержкой других людей. Мы хотим поддерживать тех, кто остался сейчас здесь, и исполнителей, которые не захотели или не смогли уехать, и художников, ну и разные фонды, которые помогают и детям, и взрослым.

Это звучит как такие основательные цели. Видно, где горизонт, скажем так. А есть что-то, о чём вы мечтаете? Может быть, что-то, что кажется пока нереальным.

Ну, вот усадьбу какую-нибудь хочется. Хочется вдохнуть в старое здание жизнь, чтобы там постоянно что-то происходило, потому что, мне кажется, помимо реставрации и реконструкции здания, очень важно, чтобы в нём кипела и бурлила культурная жизнь. Это одна из мечт.

Конечно, мы, как и все, мечтаем о мирном небе над головой всех жителей планеты Земля. Я боюсь, что это несколько наивно уже звучит в моём возрасте, такие желания. Я мечтаю об этом, но вслух редко высказываю. Просто понимаю.

В контексте того, что происходит, что ты можешь поменять, а что не можешь поменять, я про усадьбу подумала.

Ну и да, мы говорили об этом в других интервью. Как раз в те страшные дни, когда мы все ещё не так адаптировались к новому миру, мы размышляли о роли культуры в такие времена. Во время нашего процесса открытия площадки мы записывали каждый шаг, мы записывали все контакты, и у нас получился такой самоучитель, как открыть культурную площадку в сложные времена.

Без начального капитала.

Без начального капитала, с поддержкой, например, комьюнити своего. Но это не то чтобы мечта, но было бы здорово, если бы культурных площадок, тех, в которых человек чувствовал себя безопасно, было бы как можно больше.

Галерею в каждый двор.

Потому что мы представители той наивной веры, что культура обладает исцеляющим свойством. Есть расхожее выражение, что картина не может остановить пулю, но может остановить стреляющего. Да, многие с этой концепцией спорят, но я по-прежнему в это верю.

Ещё аукционы. Хотелось бы проводить оффлайн-аукционы, потому что мы как раз были на «Сотбис» и «Кристис», и у нас нет культуры проведения аукционов, чтобы красиво это происходило. В Англии, например, это непременно какой-нибудь «лорд» в белых перчатках с большим чувством юмора английского такого ведёт аукционы. И хотелось бы эту красоту аукциона, это наслаждение процессом людям здесь показать. И сделать это тоже отчасти благотворительной такой историей и новым типом досуга, когда люди, ценящие искусство, приходят побороться за понравившийся им предмет.

Надеюсь, что все ваши мечты станут реальностью.

Спасибо.

Это звучит невероятно важно и нужно в наше время, я согласна с каждым вашим словом, что культура сейчас, наверное, как никогда важна, нужна вообще в любом её виде. Спасибо вам огромное!