Лабиринты острова Русский
Лабиринты острова Русский
Автор проекта: Виктор Алексеевич Шалай, директор музея-заповедника истории Дальнего Востока им. В. К. Арсеньева.
Интервьер: Марина Нурглиева
Транскрибация: Елена Стасинская.
Сегодня наш разговор пойдёт о вашем проекте, длиною, можно сказать, в жизнь. Я говорю о проекте «Лабиринты острова Русский» и о наследии, с которым вы работаете все последние годы, ‒ Владивостокской крепости. Какой на сегодняшний день статус проекта: он реализуется, успешно реализован, заморожен? В какой стадии он находится?
Конечно же, он успешно реализуется.
То, что мы начали делать впервые с крепостью, благодаря этому проекту и грантовой поддержке Фонда Потанина, – это первый в новейшей истории опыт переосмысления колоссального по значению памятника. Который, по всей видимости, у нас был успешным, раз это породило создание Государственного федерального музея-заповедника «Владивостокская крепость», формирование его имущественного комплекса, передачу под музеефикацию больше половины объектов крепости из списка федеральных ОКНов, последующее слияние этого музея-заповедника с музеем имени Арсеньева и образование одного из самых больших музеев-заповедников на территории России.
Сегодня благодаря наследию крепости и тому, что те инструменты, которые мы использовали, вызвали доверие и появление таких решений органов исполнительно власти и руководителей государства.
Какие источники финансирования вы привлекаете, чтобы работать с этим наследием?
Теперь по большей части это федеральный бюджет, когда деньги выделяются на выполнение госзадания. Но это не мешает нам привлекать внебюджетные источники из различных грантовых фондов, а также пожертвования в разном объёме от горожан.
Как вы стали заниматься этим объектом – крепостью, и какой была мотивация?
О существовании крепости мы – молодые сотрудники музея и представители околомузейного сообщества ‒ знали давно. Мы также видели, что огромный памятник, разбросанный на площади 200 квадратных километров, удивительно красивый и самый большой рукотворный памятник за Уралом, находится в зоне риска, потому что те проекты развития, которые обсуждались для Владивостока, подразумевали обилие строек. И не вписанная в нормативный контекст и в градостроительные документы крепость могла частично пойти под снос, чему мы не хотели бы быть свидетелями. И тогда мы придумали, как привлечь внимание к крепости инструментами современного ландшафтного искусства. Устроили маленький фестиваль, который дал такой большой резонанс и, соответственно, эффект и последствия.
Вы помните тот момент, когда появилась идея, название проекта?
Замысел этого проекта родился у нас со Светланой Руснак, моей коллегой и добрым другом, главным собеседником по вопросам сохранения наследия, человеком, у которого я многому научился в то время. И она, будучи победителем грантового конкурса «Меняющийся музей в меняющемся мире», предложила подать заявку на грант для того, чтобы попробовать поставить те вопросы и решить те задачи, которые, в итоге, получилось решить. Идею этого проекта и ландшафтное искусство мы выбирали вместе с ней. И, учитывая то, что объекты крепости стоят заброшенные, неокошеные, но в удивительных природных ландшафтах (и это оказалось подсказкой), мы взяли это за основу. Потом к проекту подключились наши друзья, коллеги. Получилась довольно хорошая команда. С некоторыми мы работаем до сих пор.
Как бы вы сформулировали в нескольких предложениях суть проекта?
Суть проекта – не просто спасти памятник. Мы понимали, что нужно какими-то эпизодами или маленькими шагами суметь сделать главное – вписать крепость в повседневную жизнь большого города и дать горожанам ощущение радости, восторга, удовольствия от осознания того, что эта крепость есть, и обустроить такие точки соприкосновения, которые навсегда влюбят людей в эту крепость, и они будут готовы защищать её от любых опасностей, как когда-то она защищала их.
На какие культурно-символические ресурсы опирается ваш проект? С каким наследием вы работаете?
Крепость – это не только бетон. Это большой пласт жизни города, в первую очередь мы говорим о людях и судьбах, потому что крепость кто-то придумывал, кто-то проектировал, строил и кто-то в ней служил. Здесь бетон является самым наглядным, зримым воплощением этого ресурса. Но есть архивы, визуальные изображения, есть карты, деловая переписка, есть личные воспоминания. В итоге, «потянув» за бетон, мы вытягиваем большой пласт, который касается целой жизни города и его жителей.
Если говорить об источниках финансирования, то сейчас есть возможность перечислить те фонды или тех инвесторов, жертвователей, которые помогают финансово.
В первую очередь, это бюджет Российской Федерации (через Министерство культуры). Это бюджет Приморского края, бюджет города Владивостока. Это Президентский фонд культурных инициатив в довольно большом объёме. Это фонд Владимира Потанина, который, безусловно, был первым донором наших инициатив и периодически продолжает им быть, хоть и не является уже основным. Это Фонд наследия русского зарубежья и другие. Это частные лица, которые делают это настолько искренне, что будут рады, если я их не назову. Это несколько довольно больших корпораций в Приморском крае и на Дальнем Востоке, с которыми мы ведём переговоры, но это вопрос будущего.
Кто вошёл в команду проекта вначале, как менялся состав команды в ходе реализации проекта?
Сначала это были несколько человек из музея. В первую очередь ‒ Светлана Руснак, тогда заместитель директора по проектной работе. Дальше были наши друзья – молодые художники, дизайнеры, потом прибавились маститые художники из общества художников Владивостока. Дальше мы начали формировать волонтёрский корпус. Это было ядро. Потом присоединилось университетское студенческое сообщество и в широком смысле сообщество художников.
С какого года идёт работа над этим проектом?
С 2007, если мне память не изменяет.
Через какие этапы проходил этот проект? И на каком этапе он сейчас находится?
Мы сделали три фестиваля за два года. Потом мы прервались, потому что до 2012 года шла огромная стройка в городе, которая не могла нам дать полноценный доступ на те объекты, которые мы выбрали титульными. Потом закончилась стройка, и мы перешли в фазу экскурсионного обустройства и обеспечения этих объектов. Потом мы прервались на этап позиционирования в глазах органов власти. В итоге, вышли на этап формирования и создания федерального музея-заповедника и его имущественного комплекса. Сейчас мы вновь как государственный музей-заповедник начинаем работать над содержательным наполнением и переформатированием некогда маленького (уже по нашим меркам маленького) фестиваля в гораздо больший масштаб.
Была ли с самого начала идеальная концепция проекта? И если да, то менялась ли она?
Сначала мы преследовали своей целью в первую очередь спасение от уничтожения двух объектов на стадии проектирования мостового перехода через пролив Босфор-Восточный, учитывая то, что полноценной документации по этим объектам не было, кроме того, что они – памятники, и параллельно происходило довольно масштабное проектирование. Было понятно, что гигантская стройка может частично или полностью порушить эти объекты. Мы ставили целью привлечь внимание к наличию этих объектов и завести разговор о том, как можно их спасти и дальше обустроить.
Конечно, в глубине души мы вынашивали мысль, что у крепости через это может начаться новая жизнь. Но те немногие силы, которые у нас были, мы сосредоточили на достижении этой локальной задачи. Для того чтобы понять, что у нас всё получилось, нужно было пять лет, потому что стройка огромная. И мы не могли с полной уверенностью говорить, что у нас получилось, пока мы не увидели открывшиеся мостовые переходы и проложенные дороги и не удостоверились, что наши (в символическом смысле) объекты сохранены, и им больше ничего не угрожает.
Мы сосредоточили все усилия на том, чтобы на острове Русском, где мост обеспечил доступность, а университет обеспечил одномоментное присутствие целевой аудитории в виде 12–15 тысяч студентов, а через остров и на территории всего города можно было начать разговор о том, что крепость есть, и нам никуда от этого не деться. И деваться никуда от этого не надо. Давайте думать о том, как с этим быть. Федеральный или региональный музей-заповедник мог быть для спасения крепости самой, наверное, подходящей правовой организационной формой для этой задачи. Мы верили, что это правильно, но не совсем были уверены, что это получится, потому что не от нас зависело финальное решение. Дальше была длительная коммуникация с Министерством культуры РФ, с советником по культуре РФ Владимиром Ильичом Толстым. Они услышали или увидели, что работа с крепостью – это то, что в полной мере нужно городу, если мы говорим о его истории и о его полноценном развитии, и подключились к проектированию и обустраиванию процесса появления поручения Президента, которое открыло новую веху и поставило точку в споре, сохранять ли это или не сохранять.
Были ли какие-то ошибки? В проектировании, например, понимание того, что что-то сделано не так.
Принимая во внимание масштаб памятника (а в своём роде это крупнейший памятник в мире, учитывая объём команды и ресурсообеспеченность этой команды), я возьму на себя смелость утверждать, что мы избежали непоправимых ошибок, хотя не избежали ошибок как таковых. Но последствия этих ошибок в командообразовании или в формировании поля партнёров на тех или иных этапах не оставили после себя тех последствий, которые можно назвать необратимыми. Скорее мы можем говорить об упущенной выгоде. То есть мы не сделали чего-то, что могло бы дать проекту дополнительные возможности развития. Но мы не сделали ничего, чтобы проект откатился назад или остановился вовсе.
Как складывались взаимоотношения с местными ключевыми игроками? Есть примеры удачных или неудачных взаимоотношений?
В отношении крепости, поскольку это имущественный комплекс, есть нормативная реальность. Реальность незримая, реальность, скорее, документальная с точки зрения, где её можно увидеть: только в документах, причём в документах не всегда общедоступных. Когда мы говорим о решении базовых задач для сохранения крепости, то ключевыми игроками становятся органы исполнительной власти разного уровня. И нашей задачей было выстроить работу с органами исполнительной власти максимально в пользу крепости и её сохранения. Мы говорим о попадании крепости в градостроительные документы, в генеральный план, план землепользования и застройки, о появлении зон охраны (сначала проектов зон охраны, а затем утверждённых зон охраны), о кадастровых номерах, выделении участков земли под объектами, установление границ памятника, о пообъектном составе этого памятника, потому что объекты не имели систематизированного учёта. Они использовались Министерством обороны по своему назначению, несмотря на то, что были внесены в список памятников федерального значения, не были обеспечены всем пакетом документов.
На этом этапе главными собеседниками были органы исполнительной власти, с которыми даже если что-то не складывалось по причине отсутствия диалога или возможности его наладить, всё получалось тогда, когда появлялся другой человек в органе исполнительной власти, с которым мы могли найти общий язык. И здесь нам на руку то, что в исполнительной власти происходит постоянная ротация кадров. Уходят одни начальники, приходят другие. И если что-то не получается в этом году, надо уметь ждать, не оставлять усилий и верить в то, что сам орган исполнительной власти не может быть виноват в том, что думают его нынешний руководитель или ответственные лица. Всегда есть люди, которые способны тебя услышать. Главное – не переходить в конфронтацию, если только это не крайний случай. Нужно уметь учиться выстраивать диалог.
Поэтому были какие-то сложные моменты, но, оглядываясь назад – а прошло уже 15 лет, – я должен сказать, что даже если казалось, что всё патово и ничего не получится, жизнь показывала обратное. И буквально через год, через два этот же орган исполнительной власти в лице уже другого человека поворачивался полностью нам навстречу и помогал так, как мы даже не могли себе представить в смелых и добрых мечтах.
В целом я могу констатировать, что сегодня у нас есть абсолютно цивилизованный диалог с каждым органом исполнительной власти, общее понимание ценности крепости, чего нельзя было представить ещё 15 лет назад.
Как относилось к проекту местное население и местная власть? Менялось ли оно?
Здесь я, видимо, должен буду повториться: вы постоянно употребляете слово «проект», а для меня это не совсем удобно. Почему? Потому что проект включает в себя работу с колоссальным по своему масштабу памятником. Для меня была бы удобнее формулировка: «Каким было отношение к проекту и к памятнику, как оно менялось?» И отвечать я буду именно в этой логике.
К инициативе работы с этим памятником вначале все относились настолько по-разному, что мы какое-то время чувствовали себя в некоей оппозиции или оппозицию по отношению к себе со стороны довольно большого количества людей в городе: кто-то не верил, кто-то считал, что мы некомпетентны, кто-то говорил, что это глупости, и в целом высказывал какое-то пренебрежительное отношение, кто-то завидовал, кто-то был безразличен, и было ощущение определённого одиночества. По прошествии 15 лет мне кажется это нормальным для любой хорошей инициативы.
Как говорила героиня известного фильма: «Хорошие сапоги, значит, надо брать». Так и есть. Хотя тогда это казалось неправильно и несправедливо. Это были больше эмоции, не имеющие отношения к деловой логике. Мы были молодыми. И эта молодость и горячность сослужили нам хорошую службу, потому что мы не видели препятствий или, по крайней мере, не тушевались перед ними. Мы были идеалистами. И это идеалистическое отношение к жизни, вера в то, что пусть всё это будет подразумевать изъятие из-под застройки потенциально большого количества земли, будут протесты, но всё равно это реально сделать. Мы верили в самые невозможные и самые чудесные варианты развития событий. Так оно и получилось. Если не получалось с этим влиятельным чиновником, то проходило время и получалось даже с ним, а иногда уже и без него.
Из чего состоит это наследие? Что входит во Владивостокскую крепость?
Есть две системы подсчёта. Первая хоть как-то позволяет нам физически осязать или увидеть глазом контуры памятника – это список объектов культурного наследия федерального значения и указ Президента от 1996 года, по которому к объектам Владивостокской крепости в этом списке относится 96 памятников. Другая система подсчёта дает нам плюс-минус 150–200 объектов, потому что мы начнём считать всё, что в принципе относилось к крепости или было построено для её полноценного функционирования. Но тогда мы будем брать объекты, которые уже давно живут новой жизнью на центральных улицах Владивостока, например, инженерное управление крепости или казармы, где жил личный состав, тыловое обеспечение в полном объёме, провиантские склады, начнём считать железные и шоссейные дороги. Этих объектов будут тысячи, потому что это была в первую очередь военно-морская крепость. Для создания имущественного комплекса музея-заповедника подсчёт крайне сложный и конфликтный. Даже не все боевые объекты, такие как порты и сухопутные батареи, свободны сегодня. Многие из них продолжают функционировать как объекты Министерства обороны. Но хотя бы то, что они внесены в список ОКН, даёт право на них претендовать, как-то контролировать вопрос их сохранения.
На тыловую инфраструктуру, которую я перечислил ранее, мы претендовать не можем, потому что она перманентна со времени строительства, она никогда не была заброшена, имела всегда содержателей, и мы на это не претендуем.
Какой возраст этих объектов?
Самые ранние относятся к 80-м годам XIX столетия. Более ранних не сохранилось.
Кроме сохранения этих объектов вы занимаетесь исследовательской работой. В результате появилась прекрасная экспозиция, посвящённая крепости. Как шла исследовательская работа, как она развивается сейчас?
Она развивается, как и в любом музее-заповеднике – по правилам государственного музея. Есть архив, фонд Владивостокской крепости, который мы комплектуем. Есть исследователи, которые работают с архивами во Владивостоке и за его пределами, в том числе и с центральными архивами Министерства обороны, морских сил. Сбор информации о крепости идёт по всему миру. Мы были бы рады эту работу расширить, но есть кадровые нюансы. Мы набираем фонд инженерных карт, проектных документов, имеющих отношение к замыслу, мы определили круг главных героев. Это коменданты, инженеры, особо заметные служившие в крепости чины, которые для её функционирования в глобальном смысле сделали мало, послужили полгода-год и уехали, но они сами по себе уже являются великими персонажами, даже если они стали таковыми после службы во Владивостокской крепости. Всё равно мы формируем свой пантеон героев, и поиск информации идёт по самым разным направлениям: от проектной документации до личных архивов людей, которые там служили.
Планируете ли вы запускать сопутствующие производства, например, сувенирную продукцию?
Она есть, она запущена. Есть мерч музея. Он развивается. Но мы двигаемся естественным образом, мы не навязываем крепость городу. Мы всё делаем так, чтобы человек обнаруживал крепость для себя абсолютно естественным образом. Через хорошие, добрые переживания в различных форматах, будь то экскурсии или что-либо ещё. И то же с сувенирной продукцией. Мы двигаемся таким образом, чтобы наш мерч был способом дешифровки памятника и перевода его на понятный и удобный для целевой аудитории язык.
Если говорить о посещаемости крепости, она выросла?
В разы. У нас на балансе находятся 66 объектов. Из них мы смогли зарегулировать вход пока на пять объектов. Все остальные стоят просто под замком, в лесах. И у нас пока нет возможности ставить туда полноценную охрану и контролировать там посещаемость по той простой причине, что толком на некоторые объекты и дорог-то нет. И это будут просто впустую потраченные деньги. Нам проще их законсервировать.
Пять объектов, которые мы пустили в работу, дают нам серьёзный рост посещаемости, потому что мы эти объекты прибираем, делаем безопасными, охраняем, наполняем определёнными сервисами, и за выходные дни в хорошее, тёплое время, в сезон мы можем фиксировать до полутора–двух тысяч человек, что по нашим меркам довольно много. Тысяча человек в день для Владивостока – это много. Эта кривая растёт постоянно, потому что есть определённый момент, связанный с тем, что эти объекты туристическими компаниями эксплуатировались вчёрную. Никто не продавал никаких билетов, никто не знал, сколько людей там проходит. Ну, и соответственно, они не сильно приветствовали появление там кассы и шлагбаума. И какое-то время отказывались даже приходить. Но цивилизованный подход берёт верх, и мы видим, что ситуация меняется.
Надо сказать, что пандемия сыграла определённую роль. Работа с посетителями замерла на какое-то время. Но мы видим возврат, мы видим увеличение, видим компании, которые готовы приводить своего туриста, потому что они получают доступ к чистым благоустроенным площадкам, которые, в свою очередь, дают отличные впечатления, которые компании могут продавать. Думаю, что в следующий сезон, если не будет серьёзных катаклизмов, мы выйдем на двукратное увеличение по этим объектам.
Как вы считаете, в культурном пространстве города произошли изменения в связи с деятельностью Владивостокской крепости? Как она влияет на культуру края, а может, и всего Дальнего Востока?
Влияет напрямую, потому что, чтобы раскручивать крепость и создавать поводы для возвращения туда людей, мы формируем событийный календарь. Некоторые события стали для города долгожданными и важными. И, например, традиция проводить детские дни на форте Поспелова или музыкальные пикники, или, как сейчас – фестиваль «Владивостокская крепость», ‒ это отличные практики, которые в моменте приводят туда до двух тысяч человек в день.
Для многих жителей крепость стала тем самым пространством красивой, хорошей повседневной жизни, отличных впечатлений. Она заняла своё заслуженное место в ряду обязательных для посещения объектов и мест, где семейная аудитория может получить отличное мероприятие, событие для времяпрепровождения.
Виктор Алексеевич, если говорить о вас как о руководителе этого процесса и этой работы, что произошло с вами? Изменились ли вы? Появились ли новые компетенции, навыки?
Мне сложно говорить о том, что со мной произошло. Могу только зафиксировать, что я бы и так стал другим человеком просто потому, что никто не статичен в течение жизни и меняется в любом случае. Я сильно отличаюсь от того, кем был 15 лет назад. На уровне моих ощущений крепость была фундаментальным сдвигом, важным поворотом на жизненной развилке, по которому нужно было правильно пойти. Я благодарен жизни, коллегам и всем, кто вольно или невольно в этом поучаствовал, потому что мне это представляется правильным действием на жизненной развилке. Дальше углубляться в те перемены, которые произошли во мне, я считаю некорректным. Могу только зафиксировать, что из человека, занимавшего хорошую важную позицию в краеведческом музее на уровне начальника отдела тогда, когда мы начинали работать с этим памятником, сегодня я вырос до директора Государственного федерального музея-заповедника имени В. К. Арсеньева – одного из крупнейших заповедников нашей страны. Полагаю, что это не могло не изменить меня, как не могло не изменить реальность в городе.
Если говорить о личном интересе к крепости тогда, 15 лет назад, и сейчас, он сохранился, усилился?
Крепость всегда была пространством моей повседневной жизни. Еще студентами мы водили туда экскурсии. Она давала нам возможность жить, зарабатывать иногда даже больше, чем мы получали в месяц в музее, когда платили довольно мало. Во многом, подработка удержала меня в музее с финансовой точки зрения. Для меня, как и для многих моих коллег, она была всегда как член семьи.
Какая самая большая проблема вас беспокоит?
В первую очередь, это проблема финансирования, потому что ни один бюджет, в том числе и федерального уровня, не переживёт безболезненно появление столь мощного объекта, который в моменте начинает требовать к себе внимание, в том числе и финансового внимания. И абсолютно закономерным является тот факт, что недостаточность финансирования мы понимаем в процессе работы с этим памятником. Соответственно, чтобы не перетянуть одеяло на себя, расстроив наших учредителей или коллег ‒ другие федеральные музеи, которые рассчитывают на деньги из федерального бюджета, – нам нужно очень корректно высчитывать наши потребности. И понимать, что в семье федеральных музеев мы не одни, что есть множество процессов, которые длятся по многу лет. И нам бы не хотелось превратиться в такого жадного ребёнка, который появился на свет и отвлёк внимание всей семьи, когда другие братья не могут делать уроки, потому что постоянный крик, не видят родительского внимания, потому что оно всё направлено на проблемного малыша, когда соседи стучат в дверь – дайте поспать! Мы бы не хотели, тем более что у нас есть шанс этого избежать.
Я здесь должен сказать слова благодарности Министерству культуры Российской Федерации, которое вместе с нами учится этому нелёгкому предмету. Я напомню, что у Министерства культуры до нас самый восточный музей находился в районе Пензы. То есть ничего восточнее не было. Наше появление в семье федеральных музеев потребовало появления навыка вписывания нас в систему управления от Министерства культуры, а от нас, в свою очередь, потребовало, прежде чем выражать свои аппетиты, требования и желания, помнить, что мы не одни, и успех нашего предприятия во многом зависит от взаимоуважительных, добрых рабочих отношений внутри этой семьи.
Мы каждый день напоминаем себе, что мы работаем с гигантским памятником и что для подавляющего большинства людей в этой стране и даже в городе Владивостоке факт наличия такого памятника и в таком объеме – это новость, новый опыт. Мы и сами не сразу поняли, что вообще-то мы работаем с этим памятником больше 10 лет, а разговариваем с людьми, которые узнали о его существовании вчера. И было бы неплохо проявить терпение и помнить, что в России нужно жить долго.
Вопрос про тиражирование и масштабирование вашего опыта. Видите ли вы ситуацию, что ваш пример будет заразителен и люди начнут работать с военным наследием, которое осталось с прошлых времён?
Я не хочу быть некорректным и говорить: «Да, конечно». Но тут уже, как говорится, музыка внутри нас, как и красота в глазах смотрящего. Наверное, если никто не сотрёт все файлы с нашим упоминанием из жизни этого мира, то наш опыт будет нагляден, он есть. Но мы же не манифестируем с тем, чтобы говорить: «Нате, смотрите! Я гражданин Советского Союза». Мы просто делаем своё дело. Как мы смотрим на кого-то, кто попадает по жизни в наше поле зрения, иногда мы ищем те или иные примеры, чтобы вдохновляться. Так, наверное, и мы можем послужить для кого-то примером. И если есть человек, который сейчас читает это интервью, смотрит новости на наших сайтах и в социальных сетях и размышляет над тем, посвятить ему этому жизнь или нет, я бы посоветовал решаться. Потому что, если у тебя возник такой вопрос, то ты давно в пути. Человек, который не предназначен этому, не задаёт себе таких вопросов. Если есть такой читатель, я готов его подбодрить и сказать: «Оно того стоит!»
Поделитесь планами относительно Владивостокской крепости.
В наших планах – вводить по одному объекту в год. Мы сейчас идём с опережением. У нас пять объектов в работе. Объектов больших, это несколько гектаров земли. И мы хотим пока на них сосредоточиться, чтобы привести их в максимально хороший, опрятный, комфортный вид, и, обкатав на них свои силы и вообще технологию деятельности, дальше выдавать по одному объекту в год при наличии адекватного финансового соучастия учредителей. Год на год не приходится, и что-то может входить к нам в конкуренцию. Но мы относимся к этому адекватно.
Есть такое зонтичное событие, которое покрывает все объекты крепости, как фестиваль «Владивостокская крепость», музыкальные пикники, «Детские дни» на объектах крепости. И будут локальные действия, которые просто нужно вылавливать из наших анонсов. Мы же тоже обрастаем партнёрской сеткой, и горожане в ответ на то, что мы им дешифруем крепость, выдают инициативы, которые возникают буквально каждый месяц, и мы должны их рассматривать и должны в них соучаствовать, каким-то образом поощряя желание людей вложить свой талант и творчество в крепость.
Виктор Алексеевич, продолжаете ли вы мечтать? Есть мечта, связанная с Владивостокской крепостью?
Да, конечно, есть. Я хочу, чтобы появилось несколько первосортных, талантливых, даже гениальных художественных произведений, посвящённых крепости. Как минимум – это симфония. Хотим, чтобы у крепости и города появилось гениальное музыкальное произведение, которое в исполнении симфонического оркестра могло бы в разных концах планеты отзываться у людей радостью. Мы ведём переговоры с композиторами.
Я хочу, чтобы появился художественный фильм, чтобы появилось хорошее полноценное реалити-шоу, которое позволяет аудитории завороженно наблюдать за приключениями людей во Владивостокской крепости. В пандемию мы, кстати, вели такие переговоры со своими южно-корейскими коллегами и были близки к исполнению этой мечты. Но придётся подождать. Не исключено, что появится отличная компьютерная игра, где основой, главной площадкой для действий и главным героем станет Владивостокская крепость.
Я мечтаю, что появится замечательный фотоальбом, который покажет красоту Владивостокской крепости. Я мечтаю, что не только нам, а всем в этой стране будет очевидно, что, если ты едешь во Владивосток, ты не мог не слышать о Владивостокской крепости, как ты не мог не слышать о Московском кремле, Петропавловской крепости, Севастополе, Кронштадте, Казанском кремле. Она должна, как великая, прославленная некогда актриса на студенческом спектакле, войти под лёгкое раздражение аудитории, но войти так, чтобы это раздражение тут же сменялось удивлением, восхищением и восторгом, потому что ничего более красивого люди себе представить не могли.
Грандиозные планы. Ваш опыт и ваша работа вдохновляют.